Сергей Белошников - Ловкач и Хиппоза

В двухкомнатной, насколько я смогла заметить, бабулькиной квартире, я прошла в совмещенный санузел. Зачерпывая горстями, напилась из-под хрипящего крана омерзительной, пахнущей хлоркой воды. Потом для конспирации спустила воду в унитазе, вышла из ванной и попросила у бабульки что-нибудь от головной боли. Та уползла в дальнюю комнату, а я, недолго думая, тут же шмыгнула за дверь, до конца не закрывая ее за собой, чтобы не хлопать.

Я спустилась на площадку ниже и осторожно посмотрела в окно. Пожарные уже почти затушили машину. Усатого не было видно. Он, конечно, мог затаиться где-нибудь поблизости, если действительно был из этих, подручных красавца Антонио. Но я не могла больше ждать – надо было срочно улепетывать, пока не вернулся милиционер. Я пошла вниз. Приостановилась и посмотрела в щель приоткрытой двери подъезда – так, на всякий случай.

И увидела Усатого.

Он стоял рядом с подъездом, покуривая и время от времени незаметно поглядывая по сторонам – так профессионально, что у меня больше не осталось никаких сомнений. Он был из этих. Которые убили Катерину и хотели убить меня. Или еще откуда?.. От страха дыхание у меня остановилось и я замерла на месте. Что же делать?..

Но, видно, этот жуткий страх и придал новые силы моим ушибленным несчастным мозгам. Я сообразила, что надо сделать: быстро вернулась в квартиру к милосердной бабульке, благо дверь так и оставалась приоткрытой. Тут бабулька как раз вышла в тесную прихожую.

– Вот, выпей, милая, – сказала она, протягивая на сморщенной ладошке две пожелтевшие от времени таблетки. – Это цитрамон, от головы хорошо помогает.

– Спасибо, – я взяла таблетки и сказала голосом умирающего партизана:

– Бабушка, а не могли бы вы позвать того усатого дяденьку? Который меня спас. Чтобы он меня в больницу отвез. Он там, внизу, возле подъезда стоит, меня ждет.

– Сейчас, сейчас! Конечно, позову, милая.

Старушка засуетилась и вышла из квартиры. Я метнулась за ней к дверям, подождала, пока она спустится до первого этажа и сразу взлетела на площадку лестничным пролетом выше. Притаившись, увидела, как бабулька в сопровождении Усатого вошла в свою квартиру, а сама на цыпочках понеслась вниз. Сердце у меня колотилось, как у загулявшей кошки. Я выскользнула из подъезда, быстро прошла вдоль стены дома и завернула за угол, все время ожидая либо окрика, либо внезапного выстрела в спину, – чего угодно.

Но ничего такого не произошло.

И через пять минут я уже была довольно далеко от места, где убили мою бедную Катерину. Беспрестанно оглядываясь, я шла напрямик через небольшой парк. Сбоку доносился шум машин, мчащихся по широкой улице. В парке никого не было видно. В том числе и Усатого. Холодный утренний воздух немного привел меня в чувство, хотя голова у меня буквально раскалывалась от боли. Я присела на край мокрой скамейки, усыпанной опавшими листьями, и тупо уставилась на жухлую осеннюю траву.

Перед глазами у меня все еще стоял огненный шар на месте машины, в которой сидела Катерина вместе с беднягой Владиком, а в горле, казалось, навечно застрял тошнотворный запах горелой резины. Мне было так страшно, как не было еще никогда в жизни. Даже ночной визит убийцы померк рядом со смертью Катерины, произошедшей у меня на глазах. Я же не какой-нибудь там супермен, я обыкновенная московская девушка, которая случайно влипла в ужасную, не правдоподобную историю. Девушка, за которой теперь целенаправленно охотятся, чтобы убить. И моя смерть, судя по тому, как они убирают свидетелей – лишь вопрос времени.

Я это настолько ясно поняла, и так мне стало страшно, что я горько заплакала от безысходности, обхватив себя за плечи трясущимися руками.

Я должна была умереть, и никто не мог мне помочь.

Не знаю, сколько времени я так просидела, глотая слезы, дрожа под порывами ледяного ветра и шмыгая носом; чуть успокаиваясь и снова начиная плакать от жалости к умершей Катерине, к себе, к бедному, ни в чем не виноватому Владику. Наконец я почувствовала, что вконец замерзла. Меня уже просто колотило от холода. Я еле-еле поднялась и на негнущихся ногах побрела прочь из парка, думая о том, как мне выпутаться из этой истории.

Я продолжала думать и в теплом, сухом метро, где я, озираясь по сторонам, забилась на сиденье в самом дальнем углу вагона. Людей в вагоне было немного, основная масса служивого народа уже отбыла на работу. Из угла мне было видно всех – и тех, кто сидел в вагоне, покачивающемся на стыках рельс, и тех, кто заходил на остановках. Но все равно я с подозрением приглядывалась ко всем подряд – после истории с Усатым я уже никому не доверяла. Отовсюду ждала следующего удара. Впрочем и на меня многие поглядывали с подозрением – видок у меня был тот еще: перепачканный плащ, растрепанные волосы и – наверняка – безумие во взоре.