Самид Агаев - Ночь Волка

… Старик исчез так же внезапно, как и появился. Удивляясь тому, что совершенно не удивляется его появлению, Марат неожиданно легко освободился от пут и встал. Голова была ясной и свободной от боли. Марат прошел мимо спящего Костина, посмотрев на него с брезгливым любопытством, с каким смотрят на бродячую собаку. Во дворе было еще темно, но Марат различал все окружающие предметы ясно, как днем. Отчего-то было радостно, как в детстве, безоглядно. Вероника, наверное, ждала его на улице. Он подошел к калитке и выглянул. Короткая деревенская улица была пустынна. Марат вышел наружу и оглянулся. Его так и подмывало крикнуть: «Выходи, я сдаюсь», но из желания доставить удовольствие, он подыгрывал ей, продолжая озираться и, наконец, увидел ее. Вероника стояла возле бани и подавала ему знаки. Марат двинулся к ней навстречу и в этот момент пришел в себя. Обморок оказался быстрым и легким, как неожиданное дуновение ночного ветерка. Чувствуя продолжающееся покалывание множества иголочек в лице, Марат ощутил прилив сил. Обморок оказался животворящим, как короткий сон среди дня. Костин спал или делал вид, что спит, хотя его приоткрытый рот, скорее всего, свидетельствовал о сне. Марат приподнялся вместе со стулом. Чтобы достать нож из кармана, надо было лечь на стол и свеситься с него головой вниз, чтобы нож выполз под собственной тяжестью. Ни одно из этих сложных гимнастических упражнений нельзя было произвести, не создавая шума. «Не будите спящую собаку», – сказал себе Марат и вернулся в исходное положение. Стул скрипнул, и Костин тут же открыл глаза.

– Я не сплю, – сказал он, – ты чего дергаешься?

– Я не дергаюсь, – ответил Марат, – я переминаюсь.

– Зачем? – последовал новый вопрос.

– Ноги затекли, – пояснил Марат.

– Это ничего, – успокоил Костин, – бывает хуже.

– Куда уж хуже, – обобщил Марат.

– Как знать, – загадочно улыбнулся Костин.

– Тебе конечно виднее, – усмехнулся Марат.

– Ладно, хрен с тобой, – наконец вынес приговор Костин, – уговор, как говорится дороже денег, не буду я тебя убивать, сам загнешься.

– Это мне напоминает смерть Кей-Кавуса, – сказал Марат.

– А это кто? – спросил Костин.

Один средневековый эмир. Его сынок тоже не хотел проливать крови; так, чтобы избавиться от престарелого отца, он не дал отцу одеться после бани, а дело было зимой и голым, привел домой. Старик замерз, заболел и умер.

– До чего же ты умный, – заметил Костин, – аж противно; одного только не могу понять, если ты такой умный, почему ты связанный, а я нет, а?

– У меня есть ответ на этот вопрос, – сказал Марат, – но боюсь, что он тебе не понравится.

Костин криво улыбнулся, сделал два шага и на третий ударил Марата ногой в лицо. Марат, немного завалившись набок, упал вместе со стулом.

– Это тебе, – сказал Костин, – прощальный поцелуй.

После этого он перелил оставшуюся в бачке водку в пустую бутылку и сунул ее в рюкзак, огляделся еще раз и вышел прочь. После его ухода Марат, обретя дар речи, сказал вслух, обращаясь к духам дома: «А все-таки оттого, что некоторые носят резиновые сапоги зимой, есть польза». Он стал загребать ногами, пытаясь выровнять положение своего тела. Ему это удалось. Добрался до одной из ножек стола, перебирая по ней, добрался до столешницы, захрипев от напряжения, придал телу вместе со стулом наклонное положение – ноги вверху на столе, головой, упираясь в пол, стал раскачиваться, пытаясь выманить проклятый нож из длинного продолговатого кармана.

… Елисееву не суждено было замерзнуть под сосной. Судьба Елисеева хранила, иначе, как можно было бы объяснить тот факт, что через несколько минут после того, как он заснул прямо над ним обломилась ветка, не выдержав тяжести лежащего на ней снега, и белый шмат угодил Елисееву точно в голову. С коротким криком, он подскочил на месте, выхватил свой пистолет, но быстро успокоился, покрутил головой, оглядывая вокруг, посмотрел вверх, вытряс подтаявший уже снег из-за ворота и зашагал в обратную сторону. Впрочем, скоро спохватился и изменил направление. Между тем наступило утро. Лес светлел на глазах. Елисеев увидел белку, копошащуюся на ветке, а немного погодя громадного лося, который стоял прямо на дороге в сотне метрах и смотрел на него, немного повернув голову с дивными рогами. Елисеев замер на месте, и они стояли так, неподвижно, изучая друг друга: затем лось легко с грацией, сделавшею честь любому танцору, пробежал немного в сторону от дороги, еще раз оглянулся на человека, и скрылся в лесу, а Елисеев, улыбаясь чему-то, пошел дальше. Еще через час он вышел из-под мрачной кроны хвойного леса, впереди лежало высаженное молодняком открытое пространство, посреди которого шла дорога. Слева от нее тянулась линия электропередач. По обеим сторонам дороги тянулись кусты орешника, перемежаемые березой, кленом и дубом. Елисеев прошел еще примерно километр, прежде чем увидел лежащую в низине деревню, и человека, идущего навстречу. Елисеев остановился у железного столба со щитом, на котором была нарисована горящая спичка и слова предупреждения, о том, что неосторожное обращение с огнем в лесу приводит к пожару. Деревенский житель, попавшийся навстречу в такую рань, был очень кстати, не будешь же стучать во все двери и расспрашивать о гостях из Москвы. Идущий навстречу человек был одет в зеленую казенного образца телогрейку, на коленях пузырились дешевые, тонкие трико синего цвета, в болотных сапогах с раструбами, вязаная шапочка на голове, из-за спины выглядывала двустволка. Человек шел быстрым шагом, немного наклонясь вперед, глядя под ноги, отчего не замечал Елисеева, который поджидал его, прислонившись к столбу. Поравнявшись с Елисеевым, селянин замер, как вкопанный, тревожно изучая незнакомца.