Инна Тронина - Птенцы «Фламинго»

Подружка была женщиной-фейерверком, не способной молчаливо и верно обеспечивать Владимиру тыл. Сейчас она хочет замуж, но потом изменит обязательно. Ей станет скучно в роли домохозяйки. Начнутся побеги на курорты и романы с респектабельными господами, на которые ему, мужу, придётся в любом случае реагировать.

А своего дома у Володи Звягина никогда не было. Глядя через кухонное окно на светящийся силуэт Останкинской телебашни, на предутреннее ясное небо, Звягин думал то том, что прожил двадцать девять лет, как бродяга. Поймал себя на мысли, что, мучаясь сейчас на Звёздном бульваре Москвы, не имеет понятия о том, где же было свито родное гнездо Чёрного Аиста.

Всю жизнь по чужим людям, по интернатам, казармам и общагам. А после — по съёмным квартирам. Теперь вот уже по тюрьмам и психушкам… И негде приклонить голову, даже поспать без кошмарных сновидений, без запоздалых, бесполезных мук совести. «За любовь — любовью, за измену — кровью!» — таким был его девиз. А прочитала ему эти страшные и мудрые слова мама на пляже в том же Солнечном. Они были выколоты на груди разомлевшего под солнышком пожилого рецидивиста.

Звягин свернул с Садового, поехал по Мясницкой к центру, чтобы поскорее оказаться на Красной площади. Там целую неделю справляли Масленицу. О гостинице, которую нужно отыскать до ночи, Звягин старался не думать. Потом, всё потом…

Он вспоминал громадный коридор старой питерской квартиры неподалёку от Невского проспекта, их комнату с двумя окнами в тёмный и сырой двор-колодец. Там, среди вешалок, осыпавшейся лепнины и бесчисленных облупившихся дверей, жила их семья — родители и они с братишкой. Первое воспоминание Володи Звягина было об его самодельной кроватке, которая потом перешла к брату.

Папа, типографский наборщик, обожал мастерить мебель сам. Он был свято уверен, что таким образом экономит не лишние в семье деньги. И потому упрямо, не слушая ничьих возражений, сколачивал полочки, столики, табуретки. Папа был странным человеком. Бывало, что и с помойки приносил вещи; охотно принимал в подарок то, что становилось не нужным в домах друзей и знакомых. Конечно, всё ремонтировал, чистил, мыл, реставрировал, прежде чем приволочь в их гулкую затхлую комнату.

Там была даже изразцовая печь, которую, к восторгу Володи и его брата Егора, иногда топили стружками, щепками и оставшимися у папы дощечками. Аркадий Звягин собирал всякий хлам даже не для коллекции, а просто так — трубки, табакерки, всевозможные пуговицы, нашивки, шевроны, награды. Мама очень ругала его за это, но выбрасывать барахло не решалась, потому что в этом случае папа переставал с ней разговаривать. Володя запомнил даже не самого отца, а его тёмные от типографской краски руки, сжимавшие молоток, отвёртку, напильник или промасленную тряпку.

После папиной смерти у мамы начали появляться мужчины — то один, то другой. Детей они не обижали, приносили им шоколадки и игрушки, но надолго не задерживались. Бабушка Дуня, в конце концов, устроила маме скандал и забрала Володю в Солнечное. Егорку очень быстро после этого сплавили в интернат.

Братья Звягины были погодками и вместе оказались в Грозном во время первой чеченской войны. Они носили выцветший камуфляж и платки защитного цвета на головах, повязанные особым образом, — так называемые «косынки федералов». Курили «косяки» с анашой, пили спирт и чачу, едва не подсели на промедол. После того, как Егор погиб в горах весной девяносто шестого, мать ушла в монастырь, и больше Владимир её не видел. Он, в одну ночь повзрослев на десять лет, решил посвятить себя борьбе со всякой мразью, которая угрожает Родине в столь трудный час.

Заворачивая в переулок неподалёку от Красной площади, Звягин пытался вспомнить, куда же подевалась их комната на Невском, и не смог. Кажется, баба Дуня обронила, что Надька продала комнату, а деньги пожертвовала в обитель. Теперь у матери какое-то другое, неизвестное имя. Не найти её, да и не хочется искать.

Всегда находились дела поважнее — надо было зарабатывать на новую квартиру, на достойную жизнь. В Центр элитной медицины Владимира направили после возвращения со второй чеченской, где он воевал по контракту. Но ещё раньше Звягин едва не пал жертвой гэмблинга — болезненной страсти к игре. Около рулетки, блэк-джека, «однорукого бандита» он проводил дни и ночи. Всё, что удавалось заработать, спускал в зале игровых автоматов, потому что именно там чувствовал себя лучше. Потом узнал, что гэмблинг или, иначе говоря, лудомания, чаще всего скручивает тех, кому кроме игры нечем заняться.