Сергей Мартин: Год Палача

Ещё раз упрекните меня за резкость, но вот такой у нас капитализм! Такая вот свобода! Свобода грабить, воровать и убивать. Свобода для тех, у кого деньги, власть и сила, а для остальных – свобода продаться с потрохами за гроши или влачить полунищенское существование. И народ глотает все это дерьмо, народ терпит, как терпел и раньше… Единственное, на что его хватает, так это покричать на митингах и пикетах, помахать флажками, самое большое – объявить голодовку или забастовку. Ах, как страшно! Болтовни много, дела мало. А Васька слушает да ест…

Нет, с меня хватит! Мое терпение лопнуло! Я больше никому не позволю грабить и унижать себя. Я объявляю войну всем этим подонкам, какую бы личину они ни носили. Я заставлю их познать, что такое страх. Страх будет преследовать их всегда и повсюду, вымотает их и сведет с ума, и, обезумев, они начнут пожирать друг друга, как пауки. Я буду убивать их всегда и везде, насколько хватит сил и возможностей. Только так, хирургическим путем, можно остановить раковую опухоль преступности…

Перемахнув через очередной холм, я вдруг заметил стоящий у обочины вагончик, а рядом с ним "чучело" в до боли знакомой форме. Внизу, за холмом, виднелось село. "Когда эти черти поставили здесь пост? – раздраженно подумал я, сбрасывая скорость. – Раньше его здесь не было". Гаишник взмахнул своей "волшебной палочкой", и я, тихо выругавшись, затормозил. Сержант шел ко мне как–то неуверенно, словно боясь поскользнуться. Я приготовил документы, наблюдая за ним в зеркало и прикидывая в уме, к чему он может придраться. У меня все было в порядке, но спорить в подобных случаях – все равно, что говорить с инопланетянами. Они всегда правы…

Гаишник подошел к машине и наклонился к опущенному стеклу. На меня пахнуло перегаром. Все понятно, парню нужно похмелиться. И, словно в подтверждение моей догадки, сержант с обезоруживающей простотой заявил:

–– Мужик, я не буду ничего смотреть… Дай на бутылочку.

Я понимающе улыбнулся и ответил, доставая деньги из бумажника:

–– Хорошо… Двадцатки хватит?

–– Хватит, – сержант взял бумажки и махнул рукой:

–– Езжай…

Я отъехал от него и, миновав село, прибавил газу. На душе остался неприятный осадок от этого маленького инцидента. Черт, ну почему любой самый незначительный человечишка, состоящий на государственной службе и имеющий хоть малейшую власть, непременно желает воспользоваться ею в своих личных интересах? Боже, насколько развращено наше общество! Считалось, что во времена застоя оно загнивало. Что ж тогда происходит сейчас? Сейчас оно просто смердит, прогнив насквозь. А ещё считаем себя великой державой! От всего величия только и осталось, что усохшая "одна шестая" да ядерные ракеты, а в остальном как были варварами, так ими и остались. Неужели этому безумству не будет конца?! Неужели мы обречены на самопожирание и вечные страдания? Неужели мы никогда не будем цивилизованными? Сколько я ни задавал себе эти вопросы, ответов не находил. Слишком мрачной и безнадежной была реальная жизнь…

Подобные невеселые размышления посещали меня частенько, с тех самых пор, когда рухнули мои радужные надежды на возможность создать честным трудом и талантом свое собственное дело, почувствовать себя, наконец, Человеком, а не никчемной букашкой, от которой ровным счетом ничего не зависело, как бы ни старался. И я был близок к своей цели. Моя небольшая фирма стояла на пороге большого успеха, давшегося ценой долгого неимоверного напряжения. Но тут до нас дотянулись щупальца спрута, алчного и безжалостного. Мы, как могли, сопротивлялись, но… силы были слишком неравные. В конце концов, мафия задушила мою фирму, высосав из неё всё, что только было возможно, и она тихо умерла, а вместе с ней умерли надежда и вера… Единственное, что не смогли заграбастать бандиты, были наши мозги и наши идеи – наш единственный настоящий капитал.

Создать новое дело на пустом месте уже не было ни сил, ни возможностей… Но мы все же рискнули вновь, за что жестоко поплатились друг и партнер заплатил за это жизнью, а я был вынужден, бросив спасать семью и себя, укрывшись в захолустье. Итог печален: жена, не выдержав жалкого существования и постоянного страха, забрала дочь и уехала к родителям.

За эти прошедшие пять лет я с ней почти не виделся. Хотя, как мог, помогал. Я уехал туда, где идеи ещё ценятся. Мне все же удалось вновь встать на ноги, вопреки всему и всем. Теперь у меня за рубежом несколько фирм, а личный годовой доход составляет миллион в долларах, о чем не мог даже мечтать в то время… Казалось, живи и радуйся. А выяснилось, что жить, не вспоминая, я не могу. За свой успех я заплатил слишком большую цену. Слишком большую, чтобы можно было все простить и забыть. Нет, я ничего не забыл и ничего не простил тем подонкам, что исковеркали мою судьбу и убили моего друга. А сколько ещё таких же загубленных жизней и разбитых судеб на их совести…