Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

— Поздно уже. Куда на ночь-то глядя поедете? Оставайтесь, ночуйте…

Я сложил бумаги в портфель, вышел на шоссе, и вскоре машина «скорой помощи» без номеров, но с надписями «перегон» уже несла меня в направлении Новгорода.

Утром в Управлении милиции Кислицын вручил мне телеграмму из Дзержинска: «Рябчиков Геннадий Николаевич 10 февраля командирован Калининский экскаваторный завод сроком двадцать дней тчк Компрометирующими сведениями не располагаем». Надо было спешить — время, как всегда, поджимало, и, сунув телеграмму в карман, я отправился на вокзал.

Ленинград встретил меня толчеей, слякотью и какофонией звуков, но в прокуратуре, куда я явился прямо с поезда, стояла тишина. Только из приемной прокурора, где обычно находился дежурный, слышались приглушенные голоса. Я вошел в нее и рядом с дежурным увидел Чижова.

— A-а! Наконец-то объявился! — воскликнул начальник следственного отдела, и его живые глаза засияли через очки с какой-то удвоенной радостью. — Иди ко мне в кабинет, я сейчас.

И действительно, он не заставил себя долго ждать. После минутной паузы, в течение которой мы разглядывали друг друга, как будто не виделись целый век, Чижов сказал:

— Наши на учебе в совхозе «Шушары». Знакомятся с производством, беседуют с людьми, проверяют приказы. Скоро объявятся. Давай-ка мне все, что ты привез, я почитаю, а потом поговорим.

Я вынул из портфеля дело и подал его Чижову.

— Ну и наработал! — сказал тот, взвешивая в руке кипу бумаг. — А сам-то осунулся. Ничего, потерпи, потом отдохнешь.

Мы договорились встретиться через два часа. Я ушел в свой кабинет, проветрил его, вытер пыль с подоконника и письменного стола, позвонил на работу жене. Дома вроде бы все было в порядке, только сын переболел гриппом. Оставалось время, чтобы получше подготовиться к обсуждению дела, и я занялся этим: еще раз перебрал в уме все вопросы, которые волновали меня, и пришел к выводу, что главный из них — вопрос о внезапном аресте Геннадия Рябчикова там, в Калинине, с последующим допросом. Я был убежден в успехе этой операции и видел в ней ключ к раскрытию преступления, но, когда вошел в кабинет начальника следственного отдела, сразу почувствовал что-то недоброе.

— Садись, — коротко бросил Чижов, дочитывая последнюю страницу дела. — Что собираешься предпринимать дальше?

— Буду просить санкцию на арест Рябчикова, — ответил я.

— Рябчикова? — откинулся в кресле Чижов. — Не пойдет. Я хочу предложить тебе выпустить из-под стражи Ухова.

Слова начальника следственного отдела подействовали на меня, как холодный душ. Я подумал, что Чижов по каким-то ему одному известным соображениям решил свести на нет весь мой труд.

— Какое обвинение ты предъявил Ухову? — спросил Чижов.

— В групповой краже государственного имущества…

— На каком основании?

— На том, что факт кражи бус налицо, а он их сбывал. Кроме того, участвовал в предыдущих кражах.

— О других кражах — особый разговор. Их, возможно, вменять никому не придется. Заявок нет, ущерб не определен, и удастся ли его определить — одному богу известно, надежды почти никакой. Будем говорить о бусах. Ухов участие в этой краже не признал и показал, что получил их от Рябчикова и Сулейманходжаева. Чем доказано его участие в краже? Ничем. Это во-первых. Во-вторых: что будет, если Рябчиков и Сулейманходжаев станут отрицать свою вину в краже бус или признают ее, но заявят, что Ухову ничего не давали? Они могут дать показания и о том, что сами получили бусы от других лиц. Что тогда? Так и будешь сажать всех подряд? А если эти ниточки где-нибудь оборвутся и до воров ты не доберешься вообще? Как тогда докажешь, что Ухов и его друзья приобретали и сбывали заведомо краденое имущество? Их собственными признательными показаниями? Пока, кроме Ухова, никто таких показаний не дал. Допустим, они появятся. А до суда сохранятся? Признание — не царица доказательств. Оно — лишь звено в их цепи, а ты эту цепь пока не выковал, только заготовки для нее сделал, не больше.

Поток вопросов, доводов и оценок, который обрушил на меня начальник следственного отдела, спутал все мои мысли. Когда Чижов замолчал, я только и смог сказать, что дорогостоящие бусы на дороге не валяются, что они могли быть изъяты у государства только преступным путем и от этого обстоятельства никуда не уйти.

— А разве ящик не мог вывалиться из кузова сам, ну, скажем, во время качки, когда машины объезжали разбитый участок дороги? — сразу же парировал эти аргументы Чижов.