Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

— Почему вы не постеснялись дать такие показания? Ведь Ладьина ссылалась на вас как на своего, надежного человека…

Жанна смутилась…

— Не люблю врать… А свидетелем Елизавета Ивановна выставила меня, наверное, потому, что отдала мне Наташин холодильник, в рассрочку. Доброе дело сделала, надеялась, что не подведу.

На следующий день я прекратил уголовное дело и вызвал Брагина, чтобы объявить ему об этом.

— Между прочим, — сказал он, выслушав меня, — я был уверен, что так оно и кончится. Обвинить человека можно, но доказать вину невиновного не сможет никто. — Потом перевел взгляд на дело и глубокомысленно добавил: — Много бумаг-то написано…

— А сколько картин?

— Ни одной…

Мы рассмеялись.

— Где Ладьины? Что вам известно о них? — спросил я, немного успокоившись.

— Сбежали?! — воскликнул Брагин. — Пусть побегают! И чтобы земля горела под их ногами!

— Привлекать их надо за ложный донос, клевету.

— Успеете! Далеко от своего барахла не убегут, вернутся.

Он оказался прав.

Почти всегда, читая новое дело, я зрительно представляю себе описанные в нем события, а по резолюциям разных начальников узнаю о причинах, в силу которых оно попало в мои руки.

Так и на этот раз. Я будто видел, как однажды осенью из ворот московской базы Ювелирторга выехали три «МАЗа». Внешне они почти ничем не отличались от других таких же машин, только груз в их кузовах был необычный: полотнища перетянутого веревками брезента скрывали от посторонних глаз десятки ящиков с ювелирными изделиями, а его неприкосновенность обеспечивали стрелки сторожевой охраны, сидевшие у задних бортов, по одному в каждом грузовике.

Через час «МАЗы» покинули Москву и по прямому, как стрела, шоссе взяли курс на Ленинград. Они двигались колонной. Остановки для отдыха допускались только за пределами населенных пунктов и не чаще, чем через 100–150 километров пути. О них, как и о непредвиденных остановках, водители должны были извещать друг друга условными звуковыми сигналами. На принятии этих дополнительных мер безопасности настоял ответственный за перевозку ценностей Марк Исаакович Лиф-шиц. Сам он ехал в кабине последней машины: отсюда наблюдать за обстановкой было удобнее.

Солнце еще пригревало. С обочин шоссе слепили глаза желто-красные шеренги кленов и лип, а над ними по холодному небу плыли серебристыми льдинками разорванные облака. И любуясь красотой осенней природы, Марк Исаакович чувствовал, как к нему после нервотрепки, связанной с получением ценного груза, мало-помалу возвращалось душевное равновесие.

За Клином погода стала портиться. Облака слились в рыхлую серую массу, заморосил дождь. Было решено сделать первую остановку. Спрыгнув на землю, охранники сбились в кучку, закурили, а Марк Исаакович уже знал, о чем они попросят его. Понимал он и то, что вправе отказать им, но раньше, бывало, он шел навстречу охране, и ничего не случалось. Почему же теперь должно что-то произойти? Только останавливаться придется реже. Согласятся ли с этим шоферы? Они не возражали, и Марк Исаакович разрешил стрелкам пересесть из кузовов в кабины…

Два часа потребовалось для того, чтобы пересечь Калининскую область. Перед тем как покинуть ее, остановились под Выползовом. Быстро сгущались сумерки, по-прежнему лил дождь, поэтому из кабин никто не выходил. Постояли минут десять и, дав передохнуть шоферам, тронулись дальше. В кабине было тепло. Монотонно гудел двигатель, перед глазами мерно раскачивались щетки стеклоочистителей. Начинала сказываться усталость, и Марк Исаакович незаметно для себя задремал… Очнулся он от резких толчков. Шофер объяснил, что колонна объезжает закрытый для движения участок дороги за селом Зайцевом.

Проехав его, Лифшиц снова поймал себя на том, что дремлет. Но расслабляться было нельзя, и Марк Исаакович, до войны преподававший историю в школе, придумал игру, которой тут же увлекся: он стал вспоминать все, что знал об этих местах.

Село Подберезье. В «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев посвятил ему целую главу. А приехал он сюда по дороге, вымощенной «бревешками», и, чтобы не отбить бока, часто вылезал из кибитки и шел пешком.

Мясной Бор. В 1942 году тут шли жестокие бои. Неподалеку отсюда был ранен и пленен Муса Джалиль.

Если взять вправо, то можно выехать к Волхову и имению Онег, родине Рахманинова.

В Селище, которое находится ниже Онега, в 1838 году после возвращения из кавказской ссылки служил Лермонтов.