Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

Я продолжал ждать заключения комиссионной судебно-медицинской экспертизы, работая над другими де-’ лами. И вот в один прекрасный день мне позвонил Косарев:

— Приезжайте, заключение готово.

Бросив все занятия, я помчался в лабораторию. Леонид Александрович положил передо мной довольно толстую стопку исписанных на машинке листов, я взял ее и по привычке прочитал последнюю страницу. Эксперты единодушно констатировали, что смерть Натальи Викторовны Брагиной наступила от острой сердечной недостаточности, обусловленной миокардитом ревматической этиологии и заболеванием щитовидной железы. Повторное исследование трупа они считали нецелесообразным. Дальше они указывали, что картина смерти Брагиной Н. В., описанная ее мужем, характерна для смерти от острой сердечной недостаточности. Для нее, как и для смерти от удушения, характерна также синюшность кожных покровов лица. Что же касается «отпечатков пальцев» на шее, то, по всей видимости, это были трупные пятна.

Вот так заключение! Что бы сказали о нем Ладьины?! Убийство отвергнуто начисто, причина смерти та же, только обоснована она теперь капитально. И все-таки зачем Ладьины добивались эксгумации трупа дочери, подтасовывая доказательства, поливая грязью честных людей? Ведь они знали, что его повторное исследование не подтвердит их версию об убийстве… Значит, у них была другая цель…

Пытаясь проникнуть в замысел Ладьиных, я вспоминал все встречи с ними, особенно ту, последнюю, в их квартире… Тогда, провожая меня до лифта, Виктор Павлович говорил о каком-то перстне… Почему он раньше молчал о нем? Почему я тогда же не забрал его в прокуратуру и не допросил? Какое отношение этот перстень имеет к делу? Теперь Ладьина нет, спросить некого… Может быть, Жанна что-нибудь знает?..

Я позвонил в «Интурист», и через полчаса Жанна была у меня в кабинете. Посмотрев на нее, я невольно улыбнулся:

— Где вы отдыхали?

— В Сочи, — ответила Жанна.

— А купались?

— На Театральном пляже…

— И я там был. Как мы не встретились?

— Значит, не судьба. Но в общем-то я уже тогда чувствовала, что понадоблюсь. Вас интересует Наташа?

— Да. И ее родители. Только прошу вас: будьте до конца откровенны.

— Попробую, — пообещала Жанна и после небольшой паузы, сосредоточившись, сказала: — На мой взгляд, это были чужие друг другу люди. Наташа не раз жаловалась мне на мать. Та упрекала ее буквально на каждом шагу: не так живешь, как надо, деньги тратишь на всякую ерунду, дружишь не с тем, с кем следовало бы. Брюзжание матери Наташа переносила с трудом. Не любила она ее и за жадность. Об отце Наташа почти не вспоминала: он, по ее словам, был совершенно безлик. Всеми делами вершила мать. Происходила она из богатой семьи, имевшей до революции мельницу где-то на Псковщине. В Ленинграде мать поселилась перед войной, работала продавцом, замуж вышла во время войны за шофера из пожарной команды. Потом попалась на комбинациях с продуктовыми карточками, была осуждена. После войны на спрятанные деньги купила дачу, торговала на рынках цветами, клубникой. Жили они в достатке, но мать постоянно ругала наши порядки, нашу власть. Когда Наташа поступила в институт торговли, она сказал: «Торговое образование — дело хорошее, при любом строе пригодится…» Елизавета Ивановна была против первого брака дочери, но особенно — против второго, потому что Брагина считала нищим. После' того как Наташа все-таки вышла замуж за Степана, отношения между ними почти прекратились. Поэтому, когда во время похорон я услышала причитания Елизаветы Ивановны и увидела, как она надела на палец Наташи дорогое кольцо, я не могла поверить ни своим ушам, ни глазам…

— Что это было за кольцо?! — не выдержал я.

— Золотое, с несколькими небольшими бриллиантами, подарок по случаю окончания института…

— Где, когда она надела его?!

— В машине, по пути из морга на кладбище…

— Брагин присутствовал при этом?!

— Нет, он приехал прямо на кладбище.

— Что было потом?

— Через неделю после похорон Елизавета Ивановна била себя кулаком по голове, называла дурой и говорила, что никогда не простит себе того, что зарыла в землю две тысячи рублей…

Так вот, оказывается, что двигало Ладьиными! Вот ради чего они не остановились ни перед оговором, ни перед клеветой! Мы долго беседовали с Жанной о ее подруге, о Степане, об их отношениях, о том, как сочинское письмо Наташи попало в руки Елизаветы Ивановны. Расставаясь с ней, я спросил: