Владимир Плотников - По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]

— Мошкин, не напоминают ли вам показания Боярского аналогичные показания другого человека, которые вы слышали в самом начале следствия? — спросил я.

Не ответив, Мошкин повернулся к Боярскому и процедил:

— И ты свою судьбу решил испытать? Давай, давай…

От безразличия и показной радости он перешел теперь

к угрозам. И ничего странного в этом не было. Он боялся разоблачения, но верил еще в чудодейственную силу своего алиби, однажды уже спасшего его от, казалось бы, неминуемой гибели.

— Подумать только! — воскликнул Мошкин, когда Боярский был отпущен домой. — И этот туда же! Куда конь с копытом, туда и рак с клешней! Догадываюсь, в чем тут дело: корешка своего, Коровина, решил спасать…

— Теперь ознакомьтесь вот с этим, — прервал я его, подавая пачку исписанных Храпцовым листов.

Мошкин с любопытством посмотрел на нее, положил на край стола дымящуюся сигарету и принялся читать.

— Почерк знакомый, — заметил он через минуту. — Вроде бы Храицов писал.

— Вы не ошиблись. Обратите внимание на дату. Почти месяц прошел с тех пор. И не вздумайте порвать. Я записал его заявление на магнитофоне.

Мошкин знакомился с исповедью Храпцова долго, неоднократно возвращаясь к уже прочитанному, что-то прикидывая и обдумывая. Закончив читать, он попросил папиросу:

— Сигареты здесь дрянь. Раньше курил «Беломор», но теперь папиросы ни с выпиской, ни с передачей не получить. Запрещено.

Задымив, он помолчал, потом спросил:

— А голос Храпцова послушать можно? Интересно, что он там наболтал…

— Можно. Только надо съездить за лентой и магнитофоном в прокуратуру. Вы за это время успеете пообедать.

После обеда я вызвал Мошкина, чтобы прокрутить ему фонограмму заявления Храпцова, и увидел, что от его задумчивости не осталось и следа. Узнав голос Храпцова, Мошкин заерзал на стуле, заулыбался и с неподдельным восторгом воскликнул: «Ишь басит как! Гигант!»— но вскоре махнул рукой:

— Все ясно. Вас можно поздравить. Мне остается подтвердить его показания. Только в одном моменте я не согласен с ним: вещи сбывал не я, а он. Но это мелочь…

Я был готов ко всему, только не к этому. После раскаяния Храпцова я был убежден в том, что если Мошкин когда-нибудь признает свою вину, то расскажет о ней правдиво. Кому же теперь верить?

— Мошкин, — сказал я в раздумье. — Вопрос о вещах — это не мелочь. Их надо вернуть, чтобы возместить причиненный государству ущерб и избежать предъявления к вам иска.

— Я все понимаю, гражданин следователь, — стоял тот на своем, — но о вещах спрашивайте у Храпцова. Он скажет, а я, увы, не в курсе.

В самом деле, зачем Мошкину, признаваясь, продолжать врать? Зачем вызывать у следствия недоверие к себе? Мало ли лжи было до этого? И все же признание Мошкина показалось мне зыбким. Оно было сделано без боя и даже без сопротивления, и хотя во многом совпадало с показаниями Храпцова, настораживало упорство, с которым Мошкин утверждал, что реализацией вещей занимался не он, а его подельник. Веря больше Храпцову, я интуитивно чувствовал, что Мошкин ведет себя так не случайно, что он готовится к какому-то маневру, с помощью которого надеется изменить ход следствия. Можно было бы уже теперь заняться устранением противоречий в их показаниях, но, продолжая опасаться того, что их встреча на очной ставке даст нежелательные результаты, я решил вначале закрепить признание Мошкина — вывезти его на место происшествия и там с применением звукозаписи и киносъемки провести следственный эксперимент.

Заказав специальную крытую автомашину, конвой, я с началом рабочего дня получил Мошкина в изоляторе и, ничего не объясняя ему, выехал с ним в поселок. К концу дороги, казавшейся длинной и нудной, я хоть и сидел в кабине, все-таки изрядно замерз, а о тех, кто трясся в кузове, и говорить было нечего. Перед тем как начинать что-то делать, надо было согреться, и поэтому, когда машина остановилась, я вместе со своими спутниками направился прямо в отделение милиции.

Первым в дежурную часть вошел Мошкин. Увидев сидящего там пожилого сержанта, он воскликнул:

— Дядя Вася! Привет!

Сержант кивнул головой и удивленно посмотрел на него. Дежурного офицера на месте не оказалось. Узнав, что он в кабинете начальника, я попросил сержанта проводить меня туда.

Начальник отделения выделил в мое распоряжение двух милиционеров, которые удалили из магазина посетителей, оставив в нем только заведующую и продавцов, и перекрыли подходы к нему. Когда подготовка к эксперименту закончилась, я достал портативный магнитофон и предложил Мошкину кратко рассказать, как была совершена кража. Мошкин без пререканий выполнил эту просьбу.