Ольга Лаврова - Свидетель

— Вы забыли о потерпевшем, который вряд ли вас спутает. Да и продавщица табачного ларька утверждает, что Власов спокойно наблюдал за происходящим.

Платонов, уличенный в глупости, разозлился на ларечницу, которая раньше в свидетелях не фигурировала:

— Ну что людям надо!..

— К делу, Платонов, к делу. Мы с вами топчемся на месте.

— Не бил я этого сопляка, чтоб он сдох! Пощупал у него отвороты пиджака, говорю: «На свидание с модерной девочкой в таком костюме…» Может, он не перенес критики? Хлоп, и в обморок. Кругом нервные все пошли. Вот у нас на кладбище спокойно, а в город выйдешь — как будто все от психиатра бегут…

— Гражданин Платонов, закон признает за вами широкое право на защиту, но зачем уж вовсе чепуху городить?

— А вы не все в протокол пишите, — назидательно посоветовал тот. — Чего поприличней. К примеру, так: «Он первый с кулаками полез, я говорю: „Мальчик, осторожней, у меня рука тяжелая“. Тут он — задний ход и брякнулся сам. Я его и пальцем не тронул. Видно, со страху ножка подвернулась». И совсем другая картина получится. А вам-то не все ли равно?

Подобным манером они побеседовали еще минут пятнадцать, пока Пал Палычу не опротивело смотреть, как допрашиваемый перемещается с ягодицы на ягодицу. Платонов был ему уже ясней ясного. Да и времени не оставалось: через полтора часа они с Зиночкой должны попасть к Саше в госпиталь.

В дни этих посещений Знаменский всегда испытывал душевный подъем.

Без малого месяц провалялся Томин сначала в Еловске, потом (когда разрешили перевезти) в ведомственной московской больнице и теперь быстро шел на поправку.

А первая неделя была ужасна. Тяжелая рана, критическая потеря крови, осложнения, скачки температуры… Увидя друга на следующий день после несчастья (Скопина вызвали на совещание, Знаменский оставил для него рапорт-прошение и умчался в Еловск), Пал Палыч по-настоящему уразумел и перестрадал смысл слов «жизнь висит на волоске».

Полтора суток провел Знаменский в больнице, и четыре раза при нем волосок истончался до паутинки. Врачи изъяснялись похоронным шепотом. Медицинские сестры передвигались на цыпочках, спрашивали в дверях: «Еще дышит?», «Еще жив?». И это «еще» вползало в уши угрожающим змеиным шипом.

Скопин достал Пал Палыча междугородным телефонным звонком, обстоятельно расспросил, выяснил, что дефицитных лекарств не требуется, что Томин под капельницей без сознания, а Знаменский просто мучается у его одра или в коридоре.

— В таком случае попрошу вас вернуться, у меня запасных игроков нет.

— Я жду, что приедет мать, Вадим Александрович!

— Матери даже не сообщили.

— Почему?!

— Гриппует. Ее все равно не допустят к раненому. Но Кибрит обещали короткий отпуск за свой счет. И родственники в Киеве извещены. Жду вас.

Пал Палыч стиснул зубы и пошел к Томину прощаться.

— Саша, держись! — заклинательно произнес он над землистым лицом. — Не сдавайся. Ты никогда не сдавался. Скоро Зиночка приедет. Ты всем нужен. Ты на этом свете очень нужен!

Тут подняла голову женщина в белом халате и шапочке, сидевшая возле кровати… и Пал Палыч узнал Багрову. Только сейчас он сообразил, что она постоянно находилась здесь и держала Томина за руку. Знаменский принимал ее за сестру, которая следит за пульсом, хотя мог бы догадаться, что этой цели служат точные медицинские приборы, установленные и в ногах и в изголовье.

— Здравствуйте, — тихонько проронила Багрова.

— Здравствуйте, — так же ответил Пал Палыч, как-то сразу все про нее поняв. — Совсем не отходите?

Она застенчиво улыбнулась.

— Говорят, ему без меня хуже.

— Просто держите за руку?

— Нет… я с ним разговариваю. Иногда шепчу на ухо. Стихи читаю… По-моему, он любит сказки — судя по кардиограмме…

— Считаете, слышит? Без сознания?

— Есть еще подсознание. Вы ведь тоже ему говорили…

— Он выживет! — пообещал ей Пал Палыч.

— Ну конечно! — твердо обнадежила она Знаменского.

И тот уехал с отрадным ощущением, что не бросает друга одного…

Теперь Томин долечивался в госпитале, и тут бразды правления забрала Тамара Георгиевна. Задним числом потрясенная случившимся, она готова была бы хоть год держать сына в госпитальных стенах и преувеличивала болезненность его состояния. Томин, естественно, рвался на волю. И на работу.

Врачи занимали среднюю позицию, и пациенту предписывалось дважды в день отдыхать в постели, ходить неторопливо и не волноваться.