Ольга Лаврова: Свидетель

Заключалось оно в том, что арестованный Платонов оказался рабочим кладбищенской мастерской. На следователя и начальника райотдела милиции начали массированно давить. Их осаждали вдовы — заказчицы престижных памятников; вдовы, дети и даже внуки — владельцы памятников, стоявших рядом (из солидарности); самые неожиданные высокопоставленные или тайновластные лица; наконец, кладбищенское руководство, разъезжавшее на сияющих «Волгах».

Когда начальнику райотдела пригрозили учинить разгром на могилах его стариков (на том же кладбище похороненных), он впал в малодушие. И дело, вероятно, закрыли бы «за малозначительностью» или еще с какой благовидной формулировкой, но из больницы сообщили об ухудшении состояния потерпевшего. Теперь статья обвинения звучала сурово: «тяжкие телесные повреждения».

И начальник райотдела упросил Скопина принять дело в свое производство, а перед защитниками Платонова притворно разводил руками: дескать, рад бы, да начальство вдруг забрало в приказном порядке.

Вторым — менее необычным, правда, — обстоятельством была неуверенность в единственном свидетеле по фамилии Власов.

Вообще подкуп или угрозы, а то и слезные просьбы родственников нередко заставляют людей менять показания в пользу обвиняемых. Нечего и говорить, какая это язва для правосудия. Но Власов, по осторожному отзыву районного следователя, повел себя «немножко чудно» с самого начала, еще до всей вакханалии вокруг Платонова.

Потому-то дело и досталось Знаменскому.

— Не взыщите, Пал Палыч, что подсовываю элементарную историю, — заметил при этом Скопин, — но она по вас скроена. Боязливостью не страдаете. Тут у вас не липко, — он потер ладонь о ладонь. — И умеете взбадривать человеческую совесть. Так что, надеюсь, убережете драгоценного свидетеля до суда. А то срам мне будет перед районом.

«Позолотил пилюлю старик. Надо скоренько развязаться с этой мурой, пусть уж лучше другие дела подождут».

Телосложение Платонова выглядело боксерским только до пояса; ниже было рыхловато, и он неспокойно ерзал на привинченной к полу табуретке в тюремном следственном кабинете. Табуреточка не отличалась мягкостью и размерами, мало-мальски солидный зад на ней целиком не помещался. Однако не шезлонг же сюда ставить. Это одна из первых необходимых подследственному привычек — умение долго и смирно сидеть на такой вот табуреточке. Платонов еще не привык. И привыкать не собирался.

— Вот увидите, я от вас отобьюсь, майор! — хвастливо встретил он Знаменского.

— Лучше называйте меня «гражданин майор» или «гражданин следователь».

— Если вам больше нравится… — нагло осклабился Платонов.

— Просто чтобы соответствовало ситуации, поскольку я работаю в Министерстве внутренних дел. А вы, если не ошибаюсь, на кладбище? (С наглым — по-наглому).

Платонов спесиво фыркнул:

— Я бы сказал, на стыке сферы обслуживания и искусства.

— А точнее, изготовляете памятники. Гуманная профессия.

— А что? Вытесываю модные надгробные плиты. Развивает и физически и философски. «Неправда, друг не умирает, лишь рядом быть перестает!» и тому подобное… Про нас, говорят, даже роман есть: «Черный обелиск». Случайно не читали?

— Случайно читал. Мне не показалось, что это про вас.

— Зато из-за этих обелисков знакомства иногда заводятся — ого-го. Как начнет у вас телефончик трезвонить. Ха-ха. Еще извинитесь!

— Чудно, что за вас горой стоят. Ничей вы не зять, не племянник. Почему начальство землю роет?

— А из принципа. Не тронь наших! Погребальная служба великую силу имеет! Похоронить — это вам не родить, гражданин следователь. Хлебнете вы со мной кучу неприятностей, тем и кончится.

— Поживем — увидим. Давайте к делу. Вы знакомы с показаниями свидетеля Власова? Вы их подтверждаете?

— Это длинный, что ли?

— Не знаю, какого он роста, но он видел, как вы били потерпевшего.

— Врет, требую очную ставку!

— Зачем ему врать?

— Девчонка понравилась, вот он ей и подыгрывает.

— Неубедительно, гражданин Платонов.

— А я точно говорю, он на нее облизывался. «Красивая девушка» — это он сказал лично мне.

— Значит, на месте происшествия Власов присутствовал. Причем еще до того, как вас задержали. Не отрицаете?

— Ну, не отрицаю. Делов-то!

— И правильно делаете — заметен философский склад ума. Но раз Власов там был, то мог видеть весь разворот событий.

— Разворот!.. Мало ль, что он натреплет! Он говорит, что я ударил, а я могу сказать, что он. А? Два стоят, один лежит, кому верить? Вдруг я сейчас на него заявлю?