Ольга Лаврова - Свидетель

Тема требовала развития. Однако возникла Кибрит с папкой.

— Ничего, что вторгаюсь?

— Ничего, раз не с пустыми руками. Прошу извинить, Игорь Сергеевич, — совещание с экспертом. Подождите немного в холле.

Власов с облегчением удалился.

— Тот самый свидетель? — проводила она его взглядом.

— Угу. Выкладывай свои достижения.

Кибрит раскрыла папку.

— Оцени! Точные расчеты, бесспорные выводы. Твоему хулигану чистый мат.

— Если он сумеет хоть что-то понять. С дураками беда — чем виртуозней доказательство, тем оно меньше убеждает. Не доходит.

— Он тупица?

— Интеллектом не блещет. Но все-таки сколько-то проучился, авось знает слово «экспертиза». Спасибо большое, Зиночка. По дороге пошли мне обратно свидетеля.

— А что он, собственно? Выскочил весь в смятении.

— Того и гляди даст задний ход. Разводит какую-то сомнительную философию — право сильного и прочее. Если на суде заявит, что ничего не видал, начнется неразбериха. Потерпевший даже опознать преступника не может — ослеп.

— Да, мне говорили. И сотрясение мозга…

— Угу. И запишет суд в решении: учитывая, что потерпевший получил тяжелую травму черепа, показаний его недостаточно для вынесения приговора.

— Свинство! Держи бульдожьей хваткой своего единственного!

— Погоди минутку, при тебе лучше думается… Если сделать так: с помощью этой папки я привожу в чувство хулигана Платонова и сразу устраиваю им очную ставку. Только шиворот-навыворот?

Кибрит кивнула одобрительно: поняла.

— А инструкции побоку?

— Побоку!

— Ну-ну… Желаю удачи.

— Стоп, сударыня. Юбка сантиметров на двадцать короче твоей — это как?

— Довольно вызывающе.

— И подтверждает сомнительность морального облика девушки?

— Ну-у, Павел, что за ханжество!

Пал Палыч задумал простенький, но остроумный трюк.

На обычной очной ставке свидетель рассказывает и уличает преступника. Шиворот-навыворот — это заставить самого подследственного все рассказать и признать вину. Куда тогда деваться колеблющемуся свидетелю? Опровергать преступника вопреки всякой логике?..

Власов принял приглашение в Бутырку с болезненным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.

В тюремной проходной, пока Знаменский заполнял пропуска, внимательно прислушивался к непринужденной болтовне его с дежурной:

— Ниночка, что вас давно не было?

— Экзамены сдавала, Пал Палыч. Последняя сессия.

— Так что скоро нас покинете?

— Может, когда и встретимся. Я ведь юридический кончаю. Кабинет хотите в тени или на солнышке?

— На солнышке.

Все еще держалось неурочное тепло, но могло сломаться в одночасье, и как тогда пожалеешь, что забивался в тень.

— Ниночка, Игорь Сергеевич пока побудет у вас. Я подготовлю очную ставку и позвоню.

— Будет сделано, Пал Палыч.

— Уж потерпите, Игорь Сергеевич, четверть часика. Специально для вас свежие журналы захватил. Хотите?

Тот взял и угрюмо проследил за процедурой прохода Знаменского внутрь через автоматические решетчатые ворота. Вот они лязгнули железными челюстями. Знаменский скрылся.

— Курить здесь можно?

— Да, пожалуйста, — разрешила Ниночка.

Власов свернул журналы в трубку, подошел к ее окошку.

— Не думал, что в городе может быть такая тишина.

Тишине новички обязательно удивлялись.

— Такой и в лесу нет. Это стены. Весь шум съедают.

Власов помолчал, слушая невероятную тишину. Ниночка с приветливой улыбкой ожидала вопросов.

— Хороший следователь? — кивнул Власов вслед Знаменскому.

— Пал Палыч замечательно талантливый! И очень душевный!

Власов догадливо усмехнулся: вы, голубушка, к нему неравнодушны. Та потупилась, но произнесла твердо:

— Это не я, это сами заключенные говорят!

— Да? Нелепо!.. И вы тоже. Сидите, как страж в преддверии ада. Кому тут нужна хорошенькая девушка?

Подобные замечания Ниночка тоже не раз слышала. Бывалые же люди считали, что именно такая и нужна.

Она уйдет — найдут взамен похожую: улыбчивую и хорошенькую.

(А со Знаменским они действительно встретились. И даже немного поработали вместе. И то было самое счастливое время ее короткой жизни… оборванной ударом ножа.

История описана нами в повести «До третьего выстрела»).

Между тем Пал Палыч энергично обрабатывал Платонова. Тот изо всех сил старался вникнуть в акт экспертизы и разложенные на столе таблицы. Чтобы лучше понять, бормотал вслух: