Мария Хаустова - Вкус фламинго

«Не, не надо. Ты знаешь, мы же с тобой в одной школе учимся», – пытался уговорить её Санька. «Я вообще… в кино хотел с тобой сходить!» – не ожидая сам от себя такого ответа, выпалил Сашка.

Вера аккуратно прикрыла дверь и кивком головы показала Сашке, чтоб тот подал ей халат. Она порхала, как бабочка, в своём цветастом, а Санька продолжал ей вешать лапшу на уши: «Понимаешь, я не знал, как с тобой познакомиться. Думал, что ты одна сейчас придёшь, и тут я! В школе-то ты меня совсем не замечаешь…»

«Хорошо, вечером ко мне придёшь?» – воодушевилась Вера. «Конечно! Я через два дома и живу-то!» – снова соврал радостный Сашка. «Повелась!» – табуном проскакали Санины мысли.

«А как ты выйдешь отсюда?» – шёпотом, чтоб не выдать тайного поклонника, говорила Верочка. «А ты мне окно открой, я через него и выйду», – шептал Сашка, чувствуя в кармане все собранные в их доме купюры. Вера повиновалась, и через пару секунд похититель денег и девичьих сердец бежал по дворовой тропинке. «Ура! Я их сделал!» – восторгался вор.

***

В лисьей шапке накопилось уже порядком и золота, и монет, и советских купюр. Особенно Санька ценил кольца и цепочки. Насмотревшись мультфильмов и начитавшись сказок, он мечтал иметь много золота. И по-своему парнишка был богат. Правда, деньги эти подолгу здесь не задерживались. Они расходились на друзей, которым нужно было отчитаться перед своими родителями за каждый рубль. Сашка же мог достать из кармана, сколько ему было нужно и купить, что угодно. Так, постепенно у его друзей появлялись джинсы, фотоаппараты, дорогие краски и всё, что только им могло понадобиться. Не хватало у него денег только на семью. Может, из-за этого дома его и недолюбливают, думал Сашка. Да и на это ему было уже тоже плевать. Пока он был со своей компанией, которая росла вместе с его ворованным состоянием, он не вспоминал о них, как впрочем, и они о нём. Чувство равнодушия, воспитанное в мальчишке с малых лет, а может, и вовсе – впитанное с молоком матери – заставляло его быть таким, каким он был – холодным ко всему. Хотя нет, не ко всему. К Толстому он относился, как к родному. А тот платил такой же монетой. Он даже деньги, потраченные Александровым на него, пытался потихоньку возвращать.

***

– Слушай, Русик, а ты тогда, ну в ментовке… откуда знал, сколько денег мы потратили? – спрашивал Сашка лучшего друга, прогуливаясь по летнему двору.

– Так я считал по дороге… – отломив веточку у ивого куста, разросшегося у тротуара, ответил Толстый.

– В смысле?

– Я всегда считаю. У меня же их не бывает столько, как у тебя…

«Смотри! «Минск»! – увидел Санька, как мужик парковал к подъезду мотоцикл. Он заглушил мотор и, не забрав ключ из зажигания, зашёл в дом. «Пойдём, глянем!» – предложил Александров Кезаве и не заметил, как тот ринулся вперёд его.

– Давай прокатимся? – смотрел пухленьким личиком Толстый на Саню.

– Ты чо? – отговаривал Сашка. – С ума что ли?

– А чо? Я этого знаю! Он по-любому пьяный! Спорим, спать щас завалится – он напротив нас живёт, я точно знаю! Так и будет! – тараторил Толстый.

– Эх! Ну, давай! – согласился Санька!

– Чур, я веду! – выкрикнул Русик.

***

За рулём, и правда, сидел Толстый. Кое-как малолетние друзья выехали на трассу и мчали по прямой три километра, пока не свернули на лесную дорогу, на которой несколько раз падали и вставали, после чего отвалилось крыло.

– Вот и доверяй тебе управление после этого, – причмокивал языком о верхнее небо Сашка.

– Да чего? Щас приедем, поставим на место, да и убежим, – планировал Русик.

– Убежи-им! Насмеши-ил! – истерично смеялся Сашка, предвкушая, что его ждёт во дворе.

А он и не ошибался. Когда они с Толстым подкатили к тому самому подъезду, около него их уже ждал наряд милиции…

***

В тот же вечер Саньке откатали пальцы. Толстого почему-то не тронули. Конечно, он ведь тут не причём! Какой из него зачинщик?! Славный, добрый мальчик, который просто любит поесть. Поэтому у него из списка грехов только этот. Остальные же, касающиеся шести пальцев, принадлежат только Саньке… Эх!

«Есть всё-таки справедливость! Есть! – думал Сашка, сидящий в углу своей комнаты, на синей от материных побоев заднице. – За мотик платить будут обе мамки! Не только моя!»

В то время Сашка не знал, что радоваться такой справедливости ему останется всего каких-то пять дней, после которых пройдёт очередная внеочередная комиссия по делам несовершеннолетних, его мать прилюдно пристыдят вместе с мамкой Толстого. И если детсадовская повариха будет отстаивать своего пухляша до последнего, то Санькина мать плюнет, и устав от позора, с лёгкостью сдаст воришку … в интернат.