Андрей Анисимов - Призрак с Вороньего холма. Дружба бандита

— Я завтра уеду. — Заявил он вместо приветствия. Чиновники молчали, не зная как реагировать. Кащеев оглядел присутствующих, выдержав театральную паузу. Гости продолжали молчать. Хозяин уселся в кресло, забросив ногу на ногу: — Вы выдвинете в кандидаты на пост мэра Стеколкина, и выборы проиграете. Но так надо. Постников победит, и вы все бегом его поздравлять.

— Я чего-то не понимаю? — Первым подал голос Курдюк.

— А тебе и не надо ничего понимать. Вы должны стать самыми верными друзьями победившего на выборах мэра. Теперь это ваша главная задача. Поддерживайте его во всем, радуйтесь, словно победил ваш родной брат.

— Ты что, охренел!? А как же приватизация завода? Как все наши планы? — Возмутился Максюта.

Кащеев его перебил:

— Всему свое время. Пока делайте, как вам говорят. Меня хоть здесь и не будет, знать буду все. Каждый ваш шаг мне донесут. А теперь уходите. Больше здесь вам появляться нельзя.

Так ничего и не понявшие чиновники переглянулись и встали. Дежуривший при доме Рублик принял их у дверей и провел к воротам.

Кащеев запер парадное на все замки и позвал Маку:

— Собирайся. Рано утром мы уезжаем.

— Ты уезжаешь. — Ответила Мака: — Я остаюсь.

— Что? — Геннадий начал бледнеть от бешенства.

— Что слышал. Хочешь, чтобы все разворовали? Я останусь, и пригляжу за домом и хозяйством. Мне бояться нечего. Он с бабами не воет…

— Черт с тобой. — Тут же остыл бандит: — Может, ты и права.

Мака не ответила, повернулась и пошла в свою комнату. Кащеев догнал ее, пихнул на диван. Мака терпеливо вынесла его страсть. Потом он ушел, и она слышала, как он открывает шкафы, роется в тайниках, собирает чемоданы.

— Видно, надолго отчаливает, сволочь. — Подумала она и улыбнулась. Тихая и внешне покорная Мака давно ждала своего часа. Теперь он настал. Все царство ее милого, безо всякой борьбы плывет ей в руки. С завтрашнего дня хозяйкой будет она, и все его шестерки станут лизать ее костлявую задницу.

По дороге в аэропорт Адлера траурный лимузин с телом Тони сопровождала бесконечная колонна автомашин. Сорок восемь кооператоров из Лазоревска, деловые партнеры Олега, его сотрудники, знакомые и вовсе незнакомые люди, все кто хоть немного знал бывшего афганца или слышал о нем, ехали сейчас по шоссе в траурной колонне.

Вчера Лазоревск пришел поддержать Олега к его офису, сегодня город прощался с Тоней.

Ритуальный лимузин службы аэропорта пропустили на летное поле. Вместе с ним еще две машины. В первой Голенев с Хорьковым, во второй Скворцов с афганцам из летучего отряда. На третьей Нелидов с женой и дочерью. Афганцы не дали Олегу прикоснуться к гробу, сами занесли его в самолет, и накрыли венками из живых цветов. У трапа Олег простился с Нелидовыми. До них доносился разноголосый хор автомобильных гудков. Десятки машин из сопровождающей колонны, сигналя, разворачивались на площади аэровокзала, и медленно катили назад. Эти сигналы звучали до тех пор, пока их не заглушил рев двигателей лайнера.

Самолет поднялся в воздух. Голенев оплатил рейс, и посторонних на борт не сажали. В салоне на тридцать пассажиров летели пять человек. Сам Олег, Степан Хорьков с Сергеем Скворцовым, и двое бойцов из летучего отряда.

Стюардесса прикатила тележку с прохладительными напитками. Никто к ним не прикоснулся. Девушка тихо укатила бутылки обратно. Летели молча. Олег несколько раз перечитал письмо Постникова и вчера говорил с ним по телефону. О событиях в Глухове он был проинформирован. Но строить планы мести, не предав Тоню земле, не желал. Пока он оставался только со своим горем. Олег вспоминал каждую минуту, что они провели вместе. С того вечера, когда он пришел на ужин к кооператорам, до их последнего разговора дома. Он слышал голос Тони, видел ее глаза, помнил улыбку, а потом холодный мрамор ее застывшего лица. Он еще не простился с ней. Она пока жила в нем и не отпускала.

В Домодедово, так же как и в прошлый прилет, моросил дождик. Постников прислал прямо в аэропорт ритуальный автомобиль и автобус. Здесь их ждали родители Тони. Павел Дорофеевич поддерживал жену и старался на людях сдерживаться. Голенева они ни в чем не винили. Тесть обнял Олега, и только в этот момент его плечи дрогнули. Вера говорить не могла и выглядела скверно. Глаза опухли, щеки покрылись розоватыми пятнами, руки тряслись. Олег прижал тещу к себе:

— Прости меня, мать, не уберег нашу девочку…

— Ты хоть нас теперь не бросай. — Прошептала женщина.