Валерий Орлов фон Корф - Трудные девяностые

Когда мать рассказывала об этом времени, в ее глазах возникали искры добра и счастья. Он хорошо запомнил эти лучистые глаза и теплые нежные руки, которые и согревали, и оберегали его детство. Есть у него и фотография, старая, потрескавшаяся, где он стоит рядом с матерью и держится ручонками за платье, а на ее руках в ярком платке-одеяльце была его сестренка, а сзади, какое-то пушистое, зеленое дерево с крупными оранжевыми плодами.

Почему-то в его ночном бдении видится всегда мать, образ отца как-то мельком проскальзывает и сразу исчезает. Отца запомнил, как высокого, красивого мужчину с черными густыми волосами; малышом, он часто засовывал маленькие ручки в его шевелюру, и ощущение металлической жесткости волос осталось в памяти. С ними отец прожил недолго, всего десять лет и молодая семья распалась. К этому времени они получили хорошую двухкомнатную квартиру, о чем мечтали все молодые годы. Мать сказала детям, что отец ушел в другую семью и уехал жить в Россию. Отца он больше не видел, но о жизни родителя кое-что слышал от его родной сестры, которая жила недалеко от них.

В новой семье отец прожил немного, едва перешагнул свое сорокалетие, как жизнь его прервалась на операционном столе. Ему делали простую операцию по удалению аппендицита, но, попавшая в рану инфекция, привела к трагедии. Маленькая фотография, от какого-то удостоверения чудом сохранилась. Иногда, перед зеркалом, он невольно искал сходство со своим родителем и находил: правильные черты лица, темные глаза, густые, жесткие волосы. Пройдя через все воспоминания о своем детстве, он постепенно переходил к школьным годам.

В летнее время ему были видны неясные очертания обстановки комнаты: шкаф, стол, стулья. В зимний период кромешная темнота окутывала все вокруг, и только свет ночника мог подсказать время. Даже ночной горшок и тот, с трудом, можно было найти под кроватью (бегать в туалет он ленился, да и далеко приходилось идти). Иногда вставал, подходил к окну и долго смотрел во двор сквозь прозрачные шторы, при этом прислушивался ко всякому стуку или шороху, возникающему в коридоре.

Одна из соседок любила кошек. Две ее кошки днем всегда сидели в комнате и только ночью, она давала им возможность порезвиться в коридоре и на кухне. Шум от этих игр доносился до него и навевал воспоминания школьных лет и ранней юности.

В классе, где он учился, было сорок учеников разных национальностей: русских – половина (их родители работали на строительстве комбината), узбеков и таджиков – человек десять, казахи, татары, евреи и немцы составляли остальное число учащихся. Учились и жили все вместе, редко ссорились, стычки возникали между ребятами, но быстро перерастали в мирные игры. Круглых отличников в классе не было; несколько человек учились без троек, но основная масса заядлые середняки, у которых оценки от двойки до четверки шли с переменным успехом.

Школа располагалась в старой, деревянной постройке тридцатых годов. Раньше там был барак для рабочих, который немного перестроили, поставили ряд стен в больших помещениях. Никаких отдельных кабинетов, по предметам не было; ученики в одном помещении высиживали положенное время за маленькими партами, у которых сидение и стол закреплялись единой нижней перекладиной. Ни о каких шариковых ручках, они не слышали, а писали деревянными со стальными перьями. В каждой парте имелось два отверстия для чернильниц-непроливаек. Учитель в своем столе имел большую бутыль черно-синих чернил, которые аккуратно заливал в сосуды.

В первых классах много времени уделялось чистописанию, этот предмет он всегда не любил. Все эти палочки, нолики, закорючки редко выходили красивыми – не было терпения. На переменах бегать было негде: узкие коридоры не давали возможности поиграть или попрыгать, разогнать застоявшуюся кровь. Свои отношения ребятам приходилось выяснять только в туалете (чистой небольшой комнате), где в полу было вырублено штук шесть круглых отверстий вдоль стены. Центр помещения был свободен и считался ареной для борьбы. Он никогда не участвовал в мальчишеских потасовках, так как от природы был тихим, спокойным мальчуганом, но любил наблюдать за отчаянными схватками своих знакомых. Встанет, где-нибудь у входа или в углу и подбадривает криком одного из бойцов.

Еще ему нравился буфет (небольшая угловая комната), где едва помещалось десять человек, через стеклянную витрину была видна школьная съестная продукция: баночки с кефиром, стаканы с компотом, большие жирные калачи, маленькие, толстенькие пончики, дешевые конфеты и дорогие шоколадки. Мать давала ему деньги на завтраки, но они так быстро улетучивались из карманов, что он с трудом вспоминал, на что их потратил.