Ильгар Ахадов - Однажды в Москве. Часть II

Наши взгляды с Мансуровым встретились. Думаю, я прочитал тогда в его глазах…

– Презрение! – тут завопила Аталай, которая, кажется, готова была выцарапать глаза рассказчику, не прижми ее вовремя к себе Ганмуратбек. – Презрение! Отвращение! Брезгливость!

– Эй-эй, дамочка… – попытался урезонить ее Бакинец, но через секунду жутко пожалел.

– Заткнись! Тоже мне, мужичек! – обрушилась как фурия на него Аталай. – Да у вас нет даже капельки мужества, чтобы вставить слово этому бандиту! Как можно так низко пасть, чтобы взять в заложники женщину с ребенком и шантажировать этим мужа и отца?.. Да пусти меня! – огрызнулась “дивчина” и на Ганмуратбека, скинув его руку с плеч. – Тоже мне, кавалер! Иди к своим баранам…

Тут подключился Прилизанный:

– Да уймитесь вы, наконец. Если вы высказались первая, эта не значит, что остальные думают иначе.

– Вы меня осуждаете? – тихо спросил Длинный.

– Да, да и еще раз да! – Аталай уже превратилась в злую болонку и завизжала. – Я удивляюсь такой наглости! Вы еще надеетесь, что кто-то, будучи адекватным, оправдает ваш бандитский и аморальный поступок?

– Честно говоря, и я не в восторге от услышанного, – сдержанно проявила солидарность Гюлечка. – Неужели не смогли что-то другое придумать?

– Нет, не смог… – честно признался Длинный. – Может, вы смогли бы?

– Я? – растерялась Гюлечка. – Ну, не знаю…

– Чистой воды криминал, – подытожил Прилизанный. – По вам тюрьма плачет. Хотите, устрою?..

Даже Ветеран в тельняшке, каждый раз восторженно поддерживающий Длинного, молчал и старательно отводил взгляд в сторону. А Арзуман демонстративно не налил ему водочки, когда тот взглядом прошелся по пустой рюмке.

Он сам потянулся на другой конец стола, нежно обхватил талию “Распутина” и вылил почти пол бутылки в глубокий фужер. Сделав несколько внушительных глотков и закусив лимоном, произнес:

– Вот вы теперь как запели? А как же тогда родина? Как же Карабах? Поставленная перед нами чрезвычайная задача? Или вы хотите брать матерого противника одними вашими высокими идеалами?

– Позвольте! – тут возмутился Прилизанный. – Что вы мелите? Какое отношение имеет вышеизложенное к этому акту бандитизма?

– А самое непосредственное, – невозмутимо ответил рассказчик. – Справившись с Федькой, я в качестве ответной услуги мог бы… попросить у Мансурова содействия. Никитин же в этом контексте являлся ключевой фигурой. Взяв в заложники семью, мы обеспечили тогда его надежность. Что тут неясного?

– А я все равно настаиваю, что это гадко, – вновь огрызнулась, но уже более сдержанно, Аталай. – А если что-то пошло не так? Вы убили бы ни в чем неповинное дитя? Даже целый Карабах не стоит того, чтобы из-за него погиб хоть один младенец!

– Да вы пацифистка… – улыбнулся Длинный.

– Вовсе нет! – решительно возразила воинствующая амазонка, выразительно колыхая выдающимися прелестями. – Я не против, чтобы за родину погибали мужчины, если жертвы необходимы, но жертвовать даже ради самой возвышенной идеи жизнью не только ребенка, даже котенка, недопустимо, кощунственно! Неужели вы не понимаете своими высохшими от алкоголя мозгами аморальность своего поступка? – в отчаянии воскликнула она.

– Нет, не понимаю… – Длинный привычно вздохнул. – И к сожалению, кое-что действительно пошло не так. Нельзя все правильно рассчитать при подобного рода мероприятиях.

– Что?!. – почти одновременно воскликнула аудитория.

– Что с мальчишкой и с его мамой? – уже в ужасе закричала Аталай. – Они погибли? Господи!..

– Смерть никого не щадит, – мрачно произнес Длинный. – Неважно, это ребенок, которому суждено навеки остаться ангелом, или же его мама, не успевшая досыта насладиться жизнью…

Будь у смерти горло, я бы вцепился бы в него вот этими пальцами… – растопырил он свои длинные конечности, – и вытряс бы у нее тайну этого подлого бытия, навязанную нам непонятно кем и непонятно зачем.

Впрочем, песня сейчас о другом. Лучше заткнитесь, пожалуйста, и не мешайте мне рассказывать в том числе и о том, что пошло тогда у нас… “не так”…

– Федьку – этого сукиного сына, смеси шакала и лисицы – мы ликвидировали хоть и зрелищно, но не совсем грамотно.

Когда я обследовал местность в зоне проживания интересующего нас субъекта, план вероятных мероприятий нарисовался в моем к тому времени криминальном воображении как картина маслом, вышедшая из-под кисти этого сумасшедшего художника… – он скривил дугою брови, – как же этого придурка звали, который сам себе ухо отрезал? Стопудово, он воевал в какой-то жизни на Кавказе. Ну, неважно…