Кирилл Казанцев - Антикварщики

– Качество неважное, – пожаловался я. – Вы, ворюги, всю казну растащили, денег на опертехнику не хватает.

– Поганая ментовская провокация, – начал жалко отбиваться Каледин.

– Доцент, где ты таких блатных оборотов набрался? Последний раз я слышал такое от вора в законе Вани Ростовского.

– Провокация. Это называется – брать на пушку.

– А это уже из кино шестидесятых, – я взял у Каледина диктофон. – Ох, доцент… Слушай, если ты наш труд не ценишь, я пленку Яго передам. И скажу, как ты с Меньшевиком его на якутские камни нагрел.

– Неправда!

– Да? Ну, пока, коль не шутишь.

– Подождите. Что вам надо?

– Мороженое хочешь? – Я кивнул на прилавок с мороженым. – Нет?.. А я хочу. Ленинградского.

Я купил брикет и развернул упаковку.

– Хочу, доцент, весь расклад. Что творится. Что ищет Яго. Упустишь или забудешь что-то – гладь костюм к похоронам.

– Я понял.

Он выложил все как на духу.

Я скомкал бумажку от мороженого и привычно точным баскетбольным коронным броском с пяти метров уложил ее в урну, едва не задев просящую подаяние бомжиху.

– Правильно изложил, – оценил я. – Нечто подобное мы предполагали.

Я беззастенчиво врал. Кто же мог предположить такое?!

Колокольня обвалилась уже давно. Штукатурка на стенах церкви осыпалась, и кровавыми ранами бурел старый кирпич. Ободранный купол изгибался ребрами скелета. Огромная, некогда величественная церковь – достопримечательность всех окрестностей – теперь напоминала умирающее животное. Но не умершее. Жизнь еще теплилась в ней. Слишком крепки, на века, были стены. Слишком горд был ее силуэт на фоне темнеющего неба. И горела перед порушенным алтарем кем-то поставленная свечка.

Память этих камней хранила многое. Волны, штормы на море времени оставляли на них свои следы. Помнили эти камни, как их укладывали в конце восемнадцатого века. Тогда здесь было большое, богатое село, принадлежащее одному из екатерининских вельмож. Помнили камни бесчисленные утренние и вечерние службы, радость и праздник крестных ходов. И как в тысяча девятьсот пятом крестьяне жгли усадьбу помещика – не от злобы, поскольку помещик был неплохой, но так уж положено было, – тоже помнили. А после семнадцатого пошло-поехало. Горлопаны из комитета бедноты собрали сход, чахоточный, в кожанке агитатор из города, потрясая маузером, твердил что-то о том, как тысячелетия попы охмуряли крестьян. Осталась боль от того, как деревенская молодежь в тот вечер ломала, рубила иконостас и складывала иконы в кучу во дворе. Там уже лежали иконы, вытащенные из красных углов в хатах. Пылал жаркий огонь и озарял веселые, бесшабашные, жадные до разрушения лица. А люди постарше и поумнее вздыхали, стоя в стороне, незаметно крестились и шептали: «Накажет боженька».

Помнили камни и великую войну. Как служились молебны во славу воинов и во спасение земли русской. Тяжелые были времена, но немножко воспряла, распрямилась церковь. Позже новый лысый лидер страны громогласно заявил, что в восьмидесятом году покажет народу последнего попа. И пошли гулять бульдозеры по обломкам божьих храмов. Службы в церкви кончились. Пьяный бригадир с работягами зацепили тросом колокольню, и трактор снес ее верхушку. Но церковь трогать не стали – слишком много мороки. Там сначала расположился приемный пункт заготконторы, а потом склад удобрений. Но тоже не навсегда. Село хирело. По высочайшему повелению бесперспективные села подлежали уничтожению. С песнями под гитару осваивалась целина, перепахивались степи, российская же глубинка влачила жалкое существование, разваливались дороги, зато строились огромные агропромышленные предприятия. За семь километров от села отгрохали животноводческий комплекс. Народ начал переселяться к нему поближе. Огороды зарастали бурьяном. Заколачивались ставни деревенских хат, истлевали и рушились сами хаты. Но церковь, раненая, разграбленная, униженная, держалась, несмотря ни на что, наполняя окружающее силой и святостью.

Грянули новые времена. Бурьяном стали зарастать уже посевные поля. Однажды приехали бородачи-реставраторы, поцокали языками, постановили, что церковь по-своему уникальна и подлежит реставрации. За ними нагрянула бригада рабочих. Местами подлатали, местами подправили здание, чтобы не рухнуло, и исчезли без следа. Время от времени появлялись еще какие-то люди. И порой весьма странные. Как сейчас – несколько человек, приехавшие на двух легковых машинах и одном микроавтобусе…