Алексадр Хан-Рязанский - Я связал себе жизнь, суровыми неласковыми нитками…

– Так вот, почему моя мать, – я запнулся при слове «мать», – такая сказочница? Пока я был несмышлёнышем, рассказывала мне такие небылицы, что братья Гримм удавились бы от зависти! Она, не мудрствуя лукаво, беззастенчиво пользуясь моим малым возрастом, рассказывала мне увлекательные и героические истории о моем отце, мол, он был, то лётчик, то полярник, потом моряк-подводник и утонул в одном из морских походов. И будучи уже взрослым, я понял, что ещё не построили столько подводных лодок, самолётов и кораблей, чтобы все бестолковые отцы, которые бросили своих жён с детьми, смогли бы дружно уместились в этой коллективной могиле. И уже в наше время, когда я сам начал обхаживать таких же разбитных вдовушек, их истории о погибших и пропавших мужьях, поразительно напоминали мне те, которые рассказывала мне ваша сестра. Правда рассказывал я уже в современных реалиях, горе-мужья предпочитали гибнуть исключительно в локальных войнах, военных самолётах, танках, кораблях и исключительно на секретном задании нашего правительства.

– Всем молодой человек хочется романтической и незабываемой любви, а потом доброй памяти

– Что я родился в каком-то исправительном лагере в Сибири, где она отбывала какую-то повинность. И что мой возраст был уменьшен на два года, чтобы подольше получать кое-какие деньги от государства как мать одиночка, малый возраст помогал ей выбить для меня путёвку в элитный санаторий на озере Рица в Абхазии, фактически, по липовым документам. Впоследствии, только по достижению мною 18 лет, мать вновь изменила мой год рождения с 1955 на 1953 год. Зачем это было нужно, так и осталось для меня загадкой. Теперь я понимаю зачем. Она и себе что-то перемудрила с документами. Уже, будучи взрослым я много раз пытался узнать её точный год рождения, но так и не получил вразумительного ответа. То она говорила, что родилась в 1918, то в 1924, то в 1928гг. Более достоверно выглядела только средняя дата, но оказалось, что это не так.

– Моя сестра 1910 года рождения, уж я-то помню точную дату её рождения.

– Мне кажется, что она и сама забыла точную дату своего рождения. Была гражданская война, на Украине было чёрт знает, что – то белые, то красные, а то и серо-буро-малиновые в крапинку. Власть менялась каждую неделю. После Гражданской войны с документами был полный бардак, кто что хотел, то и писал в бумажке выданной местным сельсоветом. Архивы сгорели и зачастую, полностью отсутствовали. Но войну между белыми и красными она прекрасно помнила и всегда мне рассказывала, как она чудом спаслась от расстрела, будучи подростком. В тот день белые, всех сочувствующих советской власти согнали на центральную площадь для последующего уничтожения. И проходя колонной под охраной белых за околицу, ваша тётка схватила мою мать за шиворот и мгновенно перебросил через забор в чей-то сад. После прихода Красной Армии, мою мать оправили в детский дом, и… понеслась жизнь бедовой девчонки под откос. Побег один, потом второй, скитание по России, подвалы и разрушенные дома стали её пристанищем на несколько лет.

– В начале тридцатых годов, после грабительской коллективизации, стремительно начал набирать обороты голод по стране, есть стало нечего, одеваться не во что и стала она от безысходности подворовывать. Сколько не воруй, исход закономерен – тюрьма. Попалась сестра на мизерной краже, но осудили её, по так называемой «статье о трёх колосках», где говорилось, что имущество колхозов (в том числе урожай на полях), приравнивалось к государственному имуществу. Его хищение (даже трёх колосков с поля) частенько каралось «высшей мерой социальной защиты» – расстрелом с конфискацией всего имущества. При наличии смягчающих обстоятельств преступники могли быть приговорены к лишению свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией. И поехала она по Указу 7-8 с десяткой в зубах, строить железную дорогу Тайшет-Братск. А вот о военном времени она хранила гробовое молчание.

– Мне мать об этом никогда ничего не рассказывала. Теперь мне понятно почему. Что интересно, мать моя, насколько я помню, всегда работала и не переставала мне повторять, что работать человеку надо всегда. Как жаль, что скорость звука – довольно странная штука. Родители что-то дельное говорят тебе в десять лет, а доходит всё это только в тридцать, когда уже поздно пить Боржоми.

– А как ты хотел, чтобы она рассказывала тебе о воровской жизни, о невообразимых тяготах в сталинских лагерях, что там человек человеку зверь? Для чего, чтобы окончательно угробить твою неокрепшую психику? И ещё, она по-прежнему тебе мать, я обратила внимание, что тебе сейчас стало трудно произносить это слово, но поверь мне – мать не та, которая тебя родила, а та, которая воспитала и по-видимому воспитала она тебя неплохо. В тебе нет вредной лжи, ты добрый, ответственный и довольно грамотный мальчишка, а то, что ты по большому недоразумению случился вором, это не её вина – это издержки вашей полуголодной скитальческой жизни и уверяю тебя скоро ты перестанешь быть вором. Пятнадцать лет спустя эти пророческие слова сбылись.