Сергей Майдуков - Лютый беспредел

— Присаживайся, майор, — произнес он прокуренным донельзя голосом. — У меня для тебя хорошие новости.

Выходит, Геннадий Ильич все-таки ошибся? Не уволят его, а наградят за годы безупречной службы? Может быть, в звании или в должности повысят? Хорошо бы. Супруга уже запилила совсем, сил нет терпеть.

— Слушаю, товарищ генерал! — воскликнул Геннадий Ильич, вскинувшись со стула.

Харламов помахал рукой:

— Сиди, сиди, майор. Как тебя звать-величать? — Он заглянул в листок бумаги, лежащий перед ним. — Кононов Евгений Русланович…

— Карачай я.

Харламов опустил голову ниже, придерживая очки пальцами.

— Ну да, Карачай. Геннадий Ильич. — Он поднял взгляд, в котором уже не сквозило ничего похожего на благодушие. — Новость вот какая, майор. Отправляешься ты на заслуженный отдых. С сегодняшнего дня, но с сохранением зарплаты за этот месяц. Приказ подписан. Так что сдавай дела, оружие и гуляй. Хобби есть? — Не дожидаясь ответа, генерал закончил напутствие: — Вот и занимайся им, развивай, получай удовольствие. В отделе кадров тебе объяснят, что и как.

— Про хобби?

— Про все. Ступай. Благодарю за службу, майор.

Геннадий Ильич ничего не ответил на это. Его губы были плотно сжаты, глаза прищурены. Он встал и отправился за обходным листом. Настроение было испорчено и не желало улучшаться от поздравлений с днем рождения, то и дело звучавших по телефону. Позвонили родители, несколько родственников разной удаленности, так называемые друзья и знакомые. Когда Геннадий Ильич возвращался из управления, позвонил сын и последним высказался на тему отцовского дня рождения. Слова были правильные, обкатанные, а тон такой, будто Сережу напрягала необходимость произносить их вслух. До недавних пор они были лучшими друзьями. После армии Сережу как подменили. Он стал тяготиться обществом Геннадия Ильича, избегать его. Устроился тренером в спортивный клуб и проводил там все время, обучая народ заниматься на тренажерах. Накачал мышцы, повзрослел, стал целеустремленным… и чужим.

— Спасибо, Сергей, — ответил Геннадий Ильич, выслушав поздравление. — Вечером поужинаем вместе?

— Сегодня не могу, папа, — сказал Сережа. — Дела. Честное слово.

— Как знаешь. Тогда удачи.

— И тебе, папа. Не обижайся.

— Да чего там. Дело молодое. Я понимаю. — Помолчав, Геннадий Ильич добавил: — С сегодняшнего дня я на заслуженном отдыхе. Пенсионер, всем детишкам пример. Как тебе такой оборот?

— Нормально, — сказал Сережа.

— Велели хобби обзавестись. Чудное слово. От «хобота» производное?

— Не знаю. Я это… Тут у меня… В общем, пока, папа.

— Пока.

Ответное прощание упало в пустоту. Сын успел отключиться. Поговорили, в общем. Я играю на гармошке у прохожих на виду.

Люси дома не было, но заготовки для праздника были сделаны впрок: составные для будущих салатов, буженина в фольге, уже почищенная, но не нарезанная селедка, крабовые палочки, намытая зелень. В холодильнике дожидалась своего часа запотевшая бутылка водки, ноль семьдесят пять. Принимать гостей Карачаи обыкновения не имели, так что все это роскошество предстояло поглотить в узком семейном кругу, да еще без Сережиного участия.

«Вот и хорошо, — произнес голос внутри головы Геннадия Ильича. — Нам больше достанется».

Они перестали ходить в гости и приглашать к себе еще в молодости, когда каждое подобное мероприятие заканчивалось каким-нибудь неприятным инцидентом: то чей-то муж оказывался перепачканным чужой помадой, то чью-нибудь жену на кухне тискали, то вообще разгорался спор на повышенных тонах, грозя перейти в ссору и даже потасовку. Карачаи решили, что с них хватит. Они не будут такими, как все. Им и вдвоем хорошо. А втроем, с сынишкой, еще лучше. Так и повелось. И Геннадий Ильич абсолютно не жалел об этом.

На стороне он выпивал редко, так как знал за собой тягу к алкоголю. Три раза в жизни с ним приключался форменный недельный запой, и воспоминания об этом были столь тяжелыми, что Геннадий Ильич дал себе зарок, которому следовал неукоснительно. Первое: никогда не смешивать напитки. Второе: не выпивать в общей сложности больше пол-литра крепкого алкоголя, как бы ни подмывало позволить себе лишнее. Третье: лучше сдохнуть от похмелья, чем похмелиться хотя бы глотком пива.

Люся была в курсе этих трех железных правил мужа, но все равно напрягалась всякий раз, когда он отмечал праздники с сослуживцами или находил повод открыть бутылку дома. За почти двадцать лет ужас от былых пьянок не прошел, и она не чувствовала себя спокойно, пока Геннадий Ильич не отодвигал стакан и не вставал из-за стола. Он не сомневался, что так будет и на сей раз, но относился к причудам супруги с пониманием. Сам виноват.