Дмитрий Петров - Расплата. Яростное безумие

— Франц, — сказала я тихо, — Я и не думала попирать твое достоинство. Ты ошибаешься. Выпусти меня, пожалуйста.

Тут я проявила себя плохим психологом. Или психиатром. Или как там еще называется человек, знающий повадки агрессивных безумцев?

Нельзя было говорить ему о том, чтобы он меня выпустил. Это только подтолкнуло его к действиям.

Он рассмеялся горьким смехом и сказал:

— Нет, теперь я знаю, как защитить себя. У меня есть способ наказать порок и распущенность женщин. У меня есть средство, чтобы пресечь ваше бесстыдство.

С этими словами он вынул руку, которую держал до этого за спиной. В ней был зажат огромный нож-секач…

Франц держал его на весу и при этом смотрел на меня. Он как будто хотел впитать в себя мою реакцию, хотел в полной мере насладиться моим страхом. Он внимательно изучал меня.

Вероятно, теперь это было ему необходимо. Он хотел в полной мере утвердить себя.

— Не делай этого, — сказала я как можно спокойнее, хотя голос мой дрожал. — Тебя посадят в тюрьму. Надолго.

— Никто не узнает, — ответил он с дьявольской улыбкой на бледных бескровных губах и поиграл ножом.

— Все знают, что я пошла к тебе, — произнесла я, и тут же подумала мельком о том, какая же я дура…

— Ты не дошла до меня, — сказал Франц. — По дороге ко мне ты стала жертвой убийцы-маньяка. И твою голову найдут на помойке.

— Маньяка нашли, — сказал я. — Он сидит уже в камере. Так что все поймут, что это сделал ты.

Глаза Франца блеснули.

— Ладно, — сказал он. — Посмотрим. Все равно… Кто меня защитит, если не я сам? Что будет, то будет, а ты умрешь сейчас.

Он занес нож, как будто хотел ударить им меня со всего размаха по шее. В этот момент я отскочила назад и спряталась за стол. Теперь нас разделял стол.

— Это глупо, — сказал Франц, рассматривая меня через стол. — Ты только продлишь свои мучения. Все равно я тебя поймаю и достану ножом. Лучше иди сюда сама. И прими смерть добровольно.

Он вдруг изменился в лице и бросился прямо через СТОЛ. Он вскочил на него мгновенно, как обезьяна.

Я шарахнулась в угол комнаты, пытаясь защититься попавшим под руку стулом. Изо всех сил я, подняв этот стул, бросила его во Франца.

Он упал со стола, но стул его не сильно задел.

Рядом со мной было окно. Я краем глаза взглянула в него. За окном был палисадник и улица, но ни души…

Кричать соседей и звать на помощь? Но сколько времени надо это делать, чтобы кто-то сообразил в чем дело и решился хоть на что-то?

Нужно кричать минут пятнадцать для этого, а такого времени у меня не было.

Франц, потирая ушибленную стулом коленку, стал опять приближаться ко мне. Смертельным тусклым блеском мерцало нацеленное на меня широкое лезвие ножа.

Я поняла совершенно ясно, что ничто меня не спасет. Никто не придет мне на помощь. И я сама виновата во всем.

Не надо было ходить сюда. Любопытство меня подвело. Оно часто подводит журналистов, но как правило, все это не заканчивается смертью. Хотя как когда…

Я даже представила себе, что будет говорить наш редактор Беня на печальной редакционной летучке в нашей газете, посвященной этому случаю. Я представила себе лица коллег. И маму, и Павлика…

«Вот это да! — будут говорить посторонние люди. — Это надо же, какое несчастье…» Так всегда говорят посторонние в таких случаях.

Хорошо говорить, хорошо возмущаться, хорошо делать печальные лица и сочувствовать.

Плохо быть жертвой. Плохо лежать зарезанной и мертвой. Плохо, когда преступник трогает руками твое холодеющее тело, когда он, пыхтя, отрезает твою голову а ты при этом — беззащитное мертвое тело.

Франц надвигался на меня медленно. Он был уверен в том, что я никуда не денусь и уже через полминуты буду просто безмолвным туловищем…

Я посмотрела на его лицо и удивилась, как это никто прежде не замечал в этих белесых чертах примет дьявольской злобы и агрессии. Или они только сейчас появились?

И тут в дверь застучали. Стук был громким и решительным. Франц замер, полуприсев с ножом в руке. При этом он не отрывался от меня взглядом.

Стук еще раз повторился. Он стал непрерывным. Вот тут я поняла, что другого случая у меня не будет. Сейчас или никогда. Кто бы там ни был за дверью. Все равно, это последняя случайная надежда. Может быть, мне суждено еще пожить.

— Помогите! — дико завизжала я и одновременно бросилась под стол. Это был единственно возможный и неожиданный для Франца маневр. Кричала я так, что, вероятно, меня было слышно далеко от дома…