Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Возможно, подобные выражения режут слух, но я наверняка употребляю их в последний раз. На болота я больше никогда не вернусь. Эту долгую скобку я открыл лишь для того, чтобы вы лучше представили себе, какие чувства овладели мною после визита Виаля. Гепард! Признаюсь, я растерялся. Я боялся, что не справлюсь. А если я не справлюсь — конец моей уверенности, той веры в себя, что вливает в моих животных жизненную энергию, благодаря которой лекарства затем производят требуемый эффект. Слово «гепард» порождало во мне неприятные отзвуки. Было в нем нечто скрытное, ядовитое. Я быстро поужинал и, перед тем как лечь спать, пометил в перекидном блокноте: М.Х. Я мог бы написать и полностью: Мириам Хеллер. Почему инициалы? Предчувствие? Не знаю. Помню только, что проворчал вслух: «Он мог бы дать адрес и поточнее!» Потом я подошел к окну — посмотреть на небо. Погода стояла хорошая. В моем распоряжении будет добрых три часа — чтобы съездить туда и обратно ничем не рискуя, этого времени более чем достаточно. Я еще раз приношу извинения за необходимые пояснения. Но иначе тот, кто никогда не видел Гуа, не поймет, в чем дело. А я сомневаюсь, что вы заглядывали когда-нибудь в этот уголок Вандеи, негостеприимный зимой и безрадостный летом. Остров Нуармутье соединяет с материком дорога протяженностью четыре километра, не похожая ни на какую другую. Она петляет среди песков, как тропинка; местами это шоссе, а местами плохой, вечно мокрый проселок. Ее-то, эту дорогу, и называют Гуа. Через определенные интервалы по ее обочине высятся шесты, которые обозначают трассу, когда она затоплена. Дело в том, что движение по ней возможно только в течение трех с небольшим часов в сутки, во время отлива. Но если юго-западный ветер гонит волну в Горло Фроментины, нужно быть начеку: вода прибывает очень быстро, и, поскольку ехать можно не быстрее пешего шага, неосторожный водитель рискует оказаться застигнутым приливом. Тогда ему остается только один выход: бросить машину и бежать к ближайшему из убежищ. Их три. Каждое представляет собой мачту с клетью наподобие платформы, опоясанной поручнем, высотою более шести метров; они установлены как виселицы, на конических основаниях. В прилив над Гуа свыше трех метров воды. А в чем я не признался Виалю, так это в том, что Гуа внушает мне страх.

Конечно, мне доводилось ездить по этой дороге — на острове живут несколько моих клиентов, — но всякий раз мне приходилось себя заставлять. И недаром: несмотря на установленные в обоих концах дороги щиты с указанием времени отлива, происшествия случались нередко.

В шесть утра я на своем «Рено-2СВ» двинулся в путь. Кроме сумки я прихватил чемоданчик с целым набором лекарств. Гуа в это время года пустынен. Нуармутье виднелся лишь фиолетовой черточкой на горизонте. За полосой ила по полетам чаек угадывалось море. Я еще и сейчас слышу доносившееся издали, откуда-то от острова Пилье, басовитое мычание парохода, отыскивавшего вход в устье Луары. Утро было какое-то не совсем обычное. Я ощущал неясное беспокойство. Вместе с тем я был уверен в себе, и настроение было скорее приподнятое — благодаря свежему воздуху и этому торжественному пространству, в центре которого я продвигался как бы ощупью среди рытвин. Фонари спасательных мачт тускнели в свете нарождающегося дня. Я тщательно избегал колдобин, чтобы двигатель не забрызгивало соленой морской водой: для меня механика — это тоже живое существо, которое я старательно лечу. Иногда отважный автомобильчик находил подходящий участок, и тогда я давал ему волю. Пропуская автобус в Нант, который тащил за собой свой мотающийся из стороны в сторону прицеп, я прижался к обочине. Водитель, Мильсан, помахал мне рукой. Потом дорога пошла в гору, и я въехал на остров. От леса Годен до Нуармутье нет и пятнадцати километров. Я преодолел их не спеша. В Ла-Гериньере все еще спали, и я вдруг понял, что заявлюсь к Мириам слишком рано. Поэтому в Нуармутье я остановился в порту и выпил чашку кофе в бистро, где о чем-то вполголоса, сдвинувшись в тесный круг, спорили рыбаки. «Раз гепард похож на большую кошку, — размышлял я, — ему должно подойти то, что подходит кошке.» Мало ли что он родился в Африке…» Но тут я вспомнил лекции нашего преподавателя биологии. Он утверждал, что местность оказывает на животных — как, впрочем, и на людей — огромное влияние. «Никогда не забывайте, господа, — заключал он. — Среда обитания — в этом все!»

Посмотрев на часы, я вышел. Я снова был озабочен, обеспокоен. Я торопился уехать. Лес Шез — это все, что осталось от обширного соснового бора, который некогда, должно быть, покрывал всю северную часть острова. Самые лучшие виллы возводились именно в этом лесу, на берегу бухты Бурнеф, укрытой от гуляющих по морскому простору ветров. Но там несколько десятков владений. Возможно, не так-то просто будет отыскать принадлежащее Мириам Хеллер. Я вошел в бакалейную лавку. Госпожа Хеллер? Недоумевающий взгляд. Нет, здесь об этой даме никогда не слышали. В булочной — тот же результат.