Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

— Хорошо… Едем.

Морис развернул кипучую деятельность. Вещи, обувь, белье жены — «Оставь, оставь, это мужское дело!» — он укладывал в чемоданы, которые тут же с трудом закрывал, продолжая давать объяснения:

— До замка пятьсот километров. Мы будем там к вечеру. Учти, местности я не знаю». Это где-то недалеко от Леже, глухомань в краю шуанов. Жюльен там так и не прижился… Передай, пожалуйста, пуловеры». Графиня не осмелилась даже сыграть свадьбу в родном краю. Их забросали бы камнями. Еще бы! Представительница рода Форланжей, знатнейшего рода, ведущего происхождение, быть может, со времен крестовых походов», и Жюльен — представляешь… Сделай-ка бутерброды… Что ты на меня так смотришь?.. Ладно, оставь. Жюльен дал мне десять тысяч франков на дорогу. Если проголодаемся, поужинаем в пути.

Они выехали. Морис говорил без умолку, нервно смеялся, и Сесиль подумала, не выпил ли он с дядей Жюльеном. Раньше у Мориса не было обыкновения повторять истории, которые она знала наизусть: романтическая встреча Мадлен де Форланж с Жюльеном Меденаком, безумная страсть графини, ее разрыв с семьей и смерть через семь лет на Канарских островах от перитонита… Она знала всё это. Дядя Жюльен остался для Мориса богом. Похоже, ее муж во всем старается подражать дяде. Бедняга Морис! Куда ему до этого Жюльена, ради которого женщина пожертвовала всем.

— Он очень любил свою жену? — спросила она.

Морис удивленно посмотрел на нее.

— Кто?

— Твой дядя.

— Ну и вопросы ты задаешь! Конечно, он ее очень любил. Раз такой человек, как он, заживо хоронит себя в этом вандейском замке, значит, это серьезно, разве не так?

— Но он продолжал путешествовать?

— Конечно. Когда одиночество начинало его тяготить, он уезжал. И правильно делал. Подумай только, ведь единственным его обществом была прислуга!

— А что бы ты сделал на его месте?

— Глупышка… На его месте…

Морис некоторое время смотрел на дорогу, потом пожал плечами.

— Хотел бы я быть на его месте.

Он тут же спохватился.

— Хотя нет, неправда. По существу, он никогда не был счастлив… Сегодня утром он мне показался очень странным… у него был вид человека, которому изрядно надоело такое бесцельное существование. Он здорово постарел, сильно похудел. Это, конечно, отъезд Агерезов так на него подействовал.

— Пусть все продаст и обоснуется в Каннах или Италии. Там, по крайней мере, он сможет разговаривать с людьми.

— Что продаст? Я ведь тебе уже объяснял: ему ничего не принадлежит. Он получает доход от поместья, что уже не плохо. Но замок останется собственностью Форланжей. Что в общем-то естественно, разве не так?

— Да, конечно.

— Он и подсвечника не имеет права продать.

— Если его долго не будет, нам придется там поселиться? — спросила Сесиль.

— Вряд ли. Он совершит небольшое путешествие и через две-три недели вернется. Он так привык, ведь он уже не очень молод.

Морис помолчал немного; Сесиль задумалась. Три недели! А что дальше?.. Ее понемногу укачивало. Она попыталась возобновить разговор.

— Если бы не эта собака, он бы нас не пригласил.

— Как тебе не стыдно? — возразил Морис. — Жюльен — отличный мужик. Не будешь же ты его упрекать в том, что он привязан к животному.

Сесиль не слушала его. Она отдалась той невероятной усталости, которая, может, навсегда поселилась в ней. Не-любовь, подумала она… Не-любовь… Откуда взялось это странное слово? Она уснула.

Проснулась она от того, что потянуло прохладой. Морис вышел из машины и в свете фар рассматривал карту. Сесиль выпрямилась, охнула. Она так скрючилась на сиденье, что всё затекло. Выходя из машины, она чуть не упала.

— Ну, наконец-то, — сказал Морис, — а то я уж засомневался, проснешься ли ты. Знаешь, мы уже почти приехали». Уже двадцать минут я кружу около Леже и никак не могу найти дорогу. Это должно быть где-то здесь.

Он сложил карту. Вдали на фоне неба вырисовывался силуэт колокольни, а тишина была такая, что шаги на каменистой дороге звучали гулко, как под сводом. Сесиль замерзла, и, если бы не Морис рядом, ей было бы страшно. Она всю жизнь жила в городе и любила его ночные звуки. Здесь совсем иной мир, границы которого она пересекла во сне, и все ее привычные ориентиры вдруг оказались непригодными. Она поспешила вернуться в машину. Морис поехал по грунтовой дороге, на которой машина переваливалась с боку на бок. Временами ветки деревьев царапали стекла. В потоке покачивающегося перед машиной света мелькнул какой-то зверек.