Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 1. Ворожба. Белая горячка. В очарованном лесу. Пёс.

Сесиль достала из сумочки ключи от машины. Еще один повод для ссоры. Машина куплена благодаря дяде Жюльену, одолжившему им четыреста тысяч франков. Его удалось убедить, что Морис не может носить свои картины под мышкой. Да, она вышла замуж за мошенника: вот она, правда. Племянник дяди Жюльена — мошенник, живущий фальшивой жизнью и разыгрывающий комедию, чтобы обмануть себя и других. Нет, так больше продолжаться не может. Сесиль захлопнула дверцу и вырулила с места парковки. Никогда больше она не сядет в эту машину, которая им не принадлежит. Будет ходить пешком. Привыкнет обходиться малым. И никогда не запросит пощады. Сирота и разведенная, почему бы и нет?

Сесиль вспомнила, что забыла купить хлебе и продуктов. Ну и пусть! Морис сам о себе позаботится. Надоело быть его служанкой. Она свернула в маленькую улочку на краю Венсеннского леса, где они жили, и сразу затормозила. Впереди, перед домом, стояла большая зеленая машина — то ли «бьюик», то ли «понтиак». Она интуитивно догадалась, еще до того как увидела номер департамента, 85, номер Вандеи: дядя! И тотчас сделала вывод: он приехал за деньгами. Это судьба! Сколько бы Морис ни твердил, что дядя Жюльен — лучший из людей, она всегда знала, что в один прекрасный день он потребует вернуть долг. Нужно быть Морисом, чтобы отрицать очевидное. Придется продать машину. Скверно! Останется найти еще сто тысяч франков с лишком. Что этот человек подумает о ней? Наверняка Морис скажет ему: «Это всё моя жена! Она никогда не умела вести хозяйство!»

Зеленая машина тронулась с места. Сесиль чуть было не прибавила газу. Догнать дядю, познакомиться, всё ему объяснить… Но машина с дядей уже умчалась, и Сесиль затормозила у тротуара. Она не спешила подниматься. Ради чего? Чтобы подмести окурки, приготовить еду и услышать восторженные восклицания Мориса: «На этот раз дело в шляпе!» Как хорошо бы ей жилось одной! Она заперла машину, так как привыкла к порядку, и стала подниматься по лестнице. И в доме она словно в первый раз. Какие-то запахи, которых она раньше никогда не замечала. У нее было мерзко на душе, она чувствовала себя потерянной, как человек, вдруг утративший веру.

Морис что-то напевал. Услышав, как захлопнулась дверь, он закричал:

— Сесиль? Это ты?

Он выбежал в прихожую. В левой руке у него были галстуки, в правой — пара сапог.

— Мы уезжаем, малыш… Уезжаем… Да что это с тобой?

— Это твой дядя приезжал?

— Да.

— За деньгами?

— Какими деньгами? Ах, да… Это всё уже неважно. Это в прошлом. Пошли, я тебе всё расскажу.

Он легонько подтолкнул ее к комнате, служившей ему мастерской и заваленной рекламными рисунками. На мольберте сушился новый эскиз, его утреннее творение. На нем было изображено что-то напоминающее бутылку, но то была церковь. «Край шартрёза и… Господа Бога. Посетите Шартр». Морис засмеялся.

— Жюльен нашел все это просто потрясающим. А уж он-то в этом смыслит… Ну вот. Ему необходимо уехать. Он ничего не объяснил, он этого не любит. Сказал только, что нуждается в нашей помощи — некому сторожить его замок… Погоди, дай мне договорить… да, знаю, его старые слуги, Агерезы… Но в том-то и дело, что они ушли от него. Ты знаешь, сколько лет Агерезу? Семьдесят четыре. Да и ей что-то около этого. Они уже давно хотели вернуться в свою Испанию. И уехали. Жюльену некогда было искать кого-то, вот он и подумал о нас.

Никогда еще Сесиль не видела его таким возбужденным. «Как ребенок», — подумала она.

— Он дает нам хоть немного времени?

Морис бросил галстуки в уже собранный чемодан.

— Нет, это невозможно! Я тебе уже рассказывал: у него есть собака, которой он очень дорожит. Но он не может взять ее с собой. И несчастный пес просто сдохнет от голода, если мы не поедем его кормить. А лопает он будь здоров! Еще бы, немецкая овчарка! Тебе нравятся овчарки, а?» Сесиль, ты чем-то недовольна?

— Не знаю, — сказала Сесиль… — Если бы еще мы не были ему должны…

Морис опустился рядом с ней на колени, обнял ее.

— Все улажено, малыш, все улажено. Жюльен прощает нам долг при условии, что мы немедленно выедем. Это очень важно. Пойми, нельзя оставлять без присмотра такой замок со всем барахлом, которым он напичкан. Там одной мебели на десятки миллионов. Кроме того, это замок его жены. Если бы он принадлежал ему, он, как мне кажется, наплевал бы на всё, но семья графини, то есть моей тетушки, устроит скандал, если пропадет хотя бы одна вилка.

Сесиль смотрела на обращенное к ней лицо: гладкий лоб, на котором никаким заботам не оставить след, ласковые блестящие глаза, где отражаются две задумчивые Сесили. Она отгородилась от них ладонями и помимо своей воли наклонилась и нежно прошептала: