Тома Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 2. Из страны мертвых. Инженер слишком любил цифры. Дурной глаз

— Конечно, она сама наложила на себя руки. Но вы знаете полицию! К тому же у несчастного месье были завистники… Ну а уж как начнут копаться в жизни людей!.. Они приходили сюда не знаю сколько раз. И все спрашивали, спрашивали без конца — о нем, о мадам… Да как они ладили промеж собой, да был ли господин Жевинь здесь в тот день, да то, да се… Господи, ты помнишь, Шарль?

Старик кухонным ножом выкраивал подметку из крышки от картонной коробки.

— Да, то была суматоха… Вроде как сейчас, — пробурчал он.

— Но как же он умер? — спросил Флавьер.

— Его убили на дороге близ Ле-Мана. Как-то поутру вижу — выходит весь расстроенный. «Мне это все уже осточертело», — так он сказал. С нами-то он держался запросто. «Я сматываюсь! Если они хотят упрятать меня за решетку, то пусть попробуют догнать». Запихал чемоданы в машину и уехал… Потом мы узнали: машину обстреляли боши с самолета. Бедный господин Жевинь! Он умер по дороге в больницу. Чего-чего, а этого он никак не заслужил!

«Будь я здесь в то время, — подумал Флавьер, — ему не пришлось бы уезжать и немцы бы его не убили. И я мог бы сейчас поговорить с ним, все объяснить…» Он стиснул пальцы. Нет, ни в коем случае не следовало возвращаться сюда.

— Вот уж не повезло-то обоим! — продолжала консьержка. — А ведь они так хорошо жили вместе!

— Разве она не была немного… больна? — робко спросил Флавьер.

— Нет… Ну, правда, у нее был такой печальный вид, особенно в темном платье, но такой уж у нее был характер… А зато как она, бывало, радовалась, когда куда-нибудь выходила вместе с ним!

— Нечасто такое случалось, — заметил старик.

Она живо обернулась к нему:

— Со своей сумасшедшей работой бедный месье всегда был занят. Еще бы, все время мотаться в Гавр и обратно!

— Где ее похоронили? — спросил Флавьер.

— На сент-уанском кладбище. Да только злая судьба ее и там не оставила в покое. Когда американцы бомбили Ла-Шапель, вся та часть кладбища, что у дороги, была перепахана разрывами. Камни и кости раскидало почти по всей округе. Кажется, даже было повторное погребение.

Флавьера бил озноб, несмотря на пальто, поднятый воротник которого, к счастью, почти полностью закрывал его лицо.

— Так значит, ее могила..? — прошептал он.

— В том углу кладбища могил больше не осталось. Натаскали земли да засыпали ямы — воронки, по-ихнему. Надгробия будут ставить потом.

— Мертвые не ропщут, — сказал старик.

Борясь с осаждавшими его жуткими видениями, Флавьер чувствовал, как к горлу подступают рыдания, которым не суждено вырваться наружу. Все кончено, и на сей раз бесповоротно. Страница перевернута. Мадлен уничтожена в пожаре бомбежки. Словно по древнему обычаю, она сожжена на костре, и пепел ее развеян вихрем взрывов. Ее лицо, которое до сих пор непрестанно являлось ему, обращено в ничто… Надо вернуть его назад, во тьму, и, освободившись от гнета, попытаться жить…

— А квартира? — спросил он.

— Сейчас на замке. Дом отошел по наследству какому-то ее дальнему родственнику. Все это так печально…

— Да, — сказал Флавьер.

Он встал, поплотнее запахнул на себе пальто.

— Да, — покивала консьержка, — тяжело вот так вдруг узнать о смерти друзей.

Старик принялся вгонять в подметку гвозди, зажав ботинок в коленях, и стук его молотка отдавался в ушах у Флавьера оглушительным набатом. Флавьер выскочил на улицу. Изморось облепила лицо противной маской. Он почувствовал, что его вот-вот затрясет в лихорадке. Он пересек проспект и зашел в маленькое кафе, в котором сиживал бывало, поджидая Мадлен.

— Чего-нибудь покрепче, — взмолился он.

— Сделаем, — отозвался хозяин. — Что-то вы и впрямь не в своей тарелке.

Оглянувшись по сторонам, он понизил голос:

— Немного виски?

Флавьер примостился у стойки. В груди разливалась теплая волна. Ком тревоги рассасывался, таял подобно куску льда, превращался в меланхолическое спокойствие. Доктор прав: отдых, солнце, душевный покой — вот что главное. В особенности душевный покой! Не думать больше о Мадлен. Он собирался, приехав в Париж, возложить цветы на ее могилу. А могилы больше нет! Может, оно и к лучшему: оборвана последняя нить. Паломничество завершалось в этом бистро, перед бокалом, до половины наполненным искрящейся влагой. Все, что он любил, — женщина на портрете, прекрасная незнакомка, которую он пытался увести подальше от царства теней, куда ее так неудержимо влекло, — все заканчивалось этим стаканом виски. Сон, пригрезившийся спьяну! Хотя нет, есть еще золотая зажигалка. Он поднес к губам сигарету, достал зажигалку, взвесил ее в руке, оставил в ладони… Может, выкинуть ее, отделаться от нее тайком, как от надоевшей, ставшей ненужной собаки? Попозже. А пока… Он уже принял решение, или, вернее, некто невидимый, как всегда, принял решение за него. Он отставил опустевший бокал, расплатился. При виде щедрых чаевых лицо хозяина подобострастно расплылось.