Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

— Подлинная история казачества всегда переиначивалась или замалчивалась. Это продолжается и по сей день! — вдохновенно восклицал учитель.

Слушать его можно было часами. Курбатов сыпал диковинными фактами, которые на зоне было невозможно подтвердить или опровергнуть.

— В свержении Петра Третьего и возведении на престол Екатерины Второй была задействована Сотная команда казаков для секретных дел — казачий спецназ того времени, — заявлял Курбатов. И рассказывал об этом неизвестном спецназе.

— Именно казаки в войне 1812 года вынудили Наполеона покинуть Москву, — с торжественным видом сообщал учитель, и собравшиеся зэки слушали историю о странном ночном бое на реке Чернишне, когда десять казачьих полков разгромили корпус маршала Мюрата.

— Только один казачий полк генерал-лейтенанта Иловайского в ту войну взял в плен трех вражеских генералов, 350 офицеров, 10000 низших чинов и захватил 12 знамен. Вот как воевали наши предки! — восторгался Курбатов.

Но учитель был не только ходячей казачьей энциклопедией. Он был помешан на национальной исключительности казаков.

— Если бы не казаки, не было бы после Октябрьской революции никакой гражданской войны! — провозглашал он. — Потому что на самом деле шла война межнациональная — война казаков против евреев и русских.

Сомневающимся Курбатов советовал почитать «Тихий Дон» или взглянуть на состав красных и белых войск. У Деникина было три армии — Донская, Кавказская и Добровольческая. По словам учителя, первая состояла из донских казаков, вторая — в подавляющем большинстве из кубанских и терских, а третья — частично из казаков, а частично из дворян-офицеров, юнкеров и пленных красноармейцев. За красных же в основном воевали русские крестьяне и рабочие под руководством комиссаров-евреев.

— Русский народ шел за большевиками, потому что те им землю пообещали, — объяснял Курбатов. — Белым же, кроме казаков, и опереться-то было не на кого. И не зря казаки стали первым репрессированным народом в советской истории. Был народ, он гремел на весь мир. Казаков все боялись — турки, татары, французы, чечены, а еще кремлевские правители — от русских царей до еврейских большевиков. Но теперь этого народа почти уже нет. Казаки превратились в обычных колхозников. Вывели нашу породу на корню. Целая вселенная сжалась до маленькой точки. Разве не обидно? Не противно? Не страшно? Да на каждом из нас — такая ответственность, что героическим предкам даже не снилась! Мы последние из могикан, последние живые троянцы на руинах поверженной Трои. Не исчезнуть, не выродиться — намного труднее, чем победить.

Петр Курбатов видел только один способ сохранить казачество как нацию — брать пример с евреев или кавказских народов, организовать внутри официального государства свое неформальное, основанное на собственных законах, которые для каждого казака были бы важнее государственных.

— Нам, казакам, нужно друг за дружку держаться, — понизив голос, подводил всегда Петр Курбатов итог своим историческим откровениям. — Здесь, на зоне, на воле — везде. Если казак добился в жизни успеха, он должен тут же поделиться этим успехом с другими казаками, тащить их за собой, обрастать ими. Если казак оказался в беде, другие должны немедленно прийти ему на помощь, не особо интересуясь, прав потерпевший или виноват. Сегодня поможешь ты, завтра помогут тебе. И от этого все казачество будет только сильнее.

Ну а поскольку государственные законы в такой схеме вторичны, то главную роль в казачьем возрождении Курбатов отводил криминалу — казачьей мафии, которую еще предстояло создать по примеру мафии итальянской. Эту идею учитель истории буквально вдалбливал в головы своих слушателей. И Рогачев с каждой курбатовской лекцией все больше ею проникался.

Ростовский этап прибыл через месяц. Вместе с ним на зоне появился вор в законе Жора Ереванский, прихваченный ментами на наркоте и осужденный на два года. Серега и не подозревал тогда, что этот крупный лысый пожилой еврей сыграет в его жизни ключевую роль.

Вокруг Жоры сразу началось лихорадочное брожение. Его то и дело водили на беседы к начальнику колонии. Содержание этих разговоров было никому неизвестно. Ереванского определили в четвертый отряд. Едва он там появился, сразу был окружен заботой местных блатных. Жору торжественно проводили в угол на самую почетную койку. Утром, протерев глаза ото сна, вор в законе увидел возле кровати новые до блеска начищенные сапоги, а на тубаре — белую футболку и черный милюстиновый костюм. И уже накрыт был стол, где ждала Жору фарфоровая посуда, а в ней — югославская ветчина с горчицей, финский сыр «Виола», кофе со сгущенным молоком, мягкий белый хлеб…