Алексей Биргер - Тёмная ночь

— И день, и два, и три, сколько надо, — отозвался Штиблет.

— Заметано, — пробормотал Кирзач.

— Чего ты такой смурной? — поинтересовался Штиблет. — Не на ту девку поставил?

И как Штиблет угадывает, будто со свечкой стоял?..

— Не на ту, — буркнул Кирзач. — Алкоголичкой оказалась и к ментам загремела. Ну, и…

— А вот не надо легкие пути искать, — назидательным тоном прошептал Штиблет. — Не ту девку снимай, на которую на первую глаз ляжет, а ту, которую выберешь из трех-четырех, сперва угостив да поглядев, кто как себя во хмелю ведет.

— Если б я трех-четырех стал в ресторане поить-кормить, меня бы или менты срисовали, или одна из них меня опознала по ментовской фотке, да и сдала бы. Если б я щипачем или кем был бы, может, и промолчала бы, а мокрушников сразу сливают, чтобы соучастницей по мокрому делу не записали. И, к тому же, среди них всегда стукачки водятся… Из четырех — на одну точно нарвешься, тут тебе и кранты…

— Да кто ж говорит, что в ресторане, на виду у всех, да еще без соображения, какая девка с ментами повязана? Повязанных с ментами сразу узнаешь, они смелее прочих себя ведут. С умом все надо делать, с умом…

— Спасибо за науку.

— Да чего мне тебя учить? Ты и сам бывалый… О, к Петушкам подъезжаем. Пошли на выход?

Кирзач сошел на платформу следом за Штиблетом, и Штиблет повел его через все Петушки.

Все правильно, они пришли в дом на отшибе, окруженный огромным запущенным садом. Скоро таких садов не будет, Хрущев распорядится «отрезать излишки земли». И Высик опять вздохнет, катаясь по окрестным деревням и осуществляя постановление генсека: качели, они и есть, только-только колхозникам паспорта вернул, за что вся деревня на лысого молиться была готова, как на тебе… вместо молитв проклятия сыплются, и часть проклятий самому Высику достается.

В таком саду схоронить — вовек трупа не обнаружат, подумалось Кирзачу. Хорошо Штиблет придумал, только того не учел, что у Кирзача новое свойство откроется: мысли других людей словно рентгеном видеть. Свойство смертника, наверное. Одно надо решить, сейчас Штиблета укладывать или пересидеть у него несколько часов. Штиблет мог по двум вариантам пойти: или засада уже в доме ждет, или он вызовет забойщиков, когда убедится, что Кирзач совсем размяк и Штиблету во всем доверяет.

Сейчас надо укладывать, метров за десять до порога крыльца, решил Кирзач. И метров за десять до порога он обхватил Штиблета сзади и с ходу резанул его финкой по горлу. Потом отскочил, чтобы самому кровью не запачкаться.

И тут же из дому грянули выстрелы. Кирзач отпрыгнул, укрылся за толстым кривым стволом старой яблони, потом, согнувшись, перебежками, от ствола к стволу стал уходить из сада. Из дому выскочили пятеро. Кирзач, в это время переместившийся за густую поросль малинника, почувствовал, как обожгло его руку. Умелые стрелки, чтоб их… Но Кирзач уже успел уйти настолько далеко, что засаде не достать. Крадучись, согнувшись в три погибели, он стал выбираться к городку, к скоплению домов. Из Петушков срочно линять надо… А дальше? А дальше — соображу.

Когда Высик, приняв командование от Никанорова, убедившись, что в его отсутствие все было правильно и даже более, чем правильно, разобравшись с текущими делами, под вечер заглянул к врачу, Игорь Алексеевич налаживал совершенно фантастический аппарат. Вроде, магнитофон, но от советских магнитофонов, которые Высику доводилось видеть прежде, отличается так, как океанский лайнер отличается от лодки-долбленки.

— Откуда у вас это чудо? — не утерпел Высик.

— Вообще-то, из Швеции, с чемпионата мира по футболу.

— А до вас как оно добралось?

— Только что, от пациента. Вы не поверите, кого я от сердечного приступа откачал!..

— В «Красном Химике», что ль? — сразу догадался Высик.

«Красный Химик» был «элитным» дачным поселком, где обитали крупнейшие ученые. И публика к ним в гости съезжалась соответствующая.

— Точно.

— И к кому ж вас вызвали?

— Я ж говорю, не поверите… К самому, — врач даже голос понизил, — Андрею Николаевичу!

— Бросьте! — даже Высика проняло.

Андрей Николаевич — его так привыкли называть уважительно, по имени-отчеству, что фамилию можно и не упоминать; а так, и спустя двести лет, наверное, эта фамилия у любого болельщика от зубов отскочит — был много лет капитаном самой популярной футбольной команды… И, как считали многие, лучшим задним защитником в истории советского футбола. Так он же не только защищался, он заколачивал столько, что многие форварды позавидовали бы. Потом он почти десять дет отмотал в лагерях — вроде, Берия обозлился на всю команду и на капитана в первую очередь — хорошо, для болельщиков, что обломали его не на взлете карьеры, как Стрельцова, а уже на исходе, ему-то от этого не легче, но, считай, пятнадцать лет он болельщиков радовал… И выпустили его одним из первых, и сразу он в легенды вернулся, страна чуть не на руках его от лагерей до дому готова была донести, а этим, уходящим, летом, он стал одним из руководителей нашей команды, и во многом его заслуга была в том, что наша команда, на первом же чемпионате мира, на который выехала, так высоко подскочила, он игру ставил, особенно в обороне. И еще — шила в мешке не утаишь — все знали, что он изо всех сил Стрельцова отбивал, перед высшими чинами. Да, вот так народный телеграф устроен: вроде, ни в одной газете никакой информации нет, а миллионам известно, что Андрей Николаевич за Стрельцова и прочих торпедовцев воевал….