Алексей Биргер: Тёмная ночь

— Так я приеду…

— Приезжай. Чем скорее, тем лучше.

У Шалого как раз были три дня выходных. Он хотел провести их с семьей, но тут быстро собрался, расцеловал жену и обоих детей и поспешил на ближайший самолет до Ростова-на-Дону.

Шалый и Ямщик встретились в укромном частном доме на окраине города. Ямщик позаботился накрыть хороший стол, принять старого друга, но при этом был он мрачен и хмур, малосольный огурчик ему в глотку не лез, и стопарь водки явно колом встал — а это что-то да значило.

Побагровев — но не спеша, чтоб не терять достоинства — Ямщик встал из-за стола, зачерпнул эмалированной кружкой свежей воды из дубовой кадки, примостившейся в углу, на низенькой самодельной табуретке, выпил, и, спиной к Шалому, проговорил охриплым голосом:

— Трясти нас уже начали. Видно, не до тебя одного звон дошел…

— Про Кирзача?

— Про него… И тут такое дело, я тебе говорил… Большая сходка у нас была… Оно понятно, воровские законы, с любой властью нам нюхаться западло… Но и своя шкура ближе к ребрам. Да и о шкурах тех ребят, что под нами ходят, думать надо… Два десятка уже покрутили. Так, на вскидку, кто ближе под руку попался. А что дальше будет…Сотни под нож пойдут, понимаешь? Не просто по лагерям загремят, у нас тут на месте расстреливать будут. А то и по всему Союзу такие расстрелы прокатятся, что… В массовом порядке. В общем, большая сходка так порешила. На прямые переговоры с легавыми «добро» не давать, не ронять, понимаешь, воровской чести, но не вмешиваться, если кто-то втихую с надежным человеком переговорит. С таким человеком, который не натворит лишнего, который сумеет так ментов известить, чтобы никто не получился замаранным. По сути, мне на то негласное «добро» дали, чтобы я с тобой всю эту дрянь перетер, а ты уж придумал бы, кому и как услышанное дальше довести, чтобы большой крови не было. Врубаешься?

— Пока ни во что не врубаюсь, — сказал Шалый. — Кроме одного: Кирзач нечто такое учудил, от чего даже у бывалых воров волосы дыбом встали.

— Вот именно, — Ямщик вернулся к столу, налил себе и Шалому по стопарю водки, хватанул свой стопарь — на сей раз без особых страданий, зажевал редиской, обмокнутой в соль, и закурил. — Тебе такие кликухи что-нибудь говорят: Коля Уральский, Васька Волнорез и Митька Губан?

— Слышал о них. Вроде, из тех, кто на рожон прет?

— Точно. Этим и берут. Так вот, сперва Волнорез Кирзача пригрел, и ксивы ему выправил, и откормил-отпоил. Потом сюда привез, в Ростов-на-Дону. И сюда же Уральский с Губаном прикатили. Понимай, не просто так. В общем, засели они с Кирзачом за карты.

— И раскрутили его?

— Раскрутили.

— Что за ставка была, когда Кирзач продулся?

— Ставка такая, что Кирзач, может, и сам продуться хотел.

— На чью-то смерть?

— Угу. Кирзачу заранее сказали, что основная ставка будет — на казнь человека, сходкой приговоренного. И что непонятно, как такой проигрыш считать: проигрышем или честью.

— Сходка, небось, не большая была? Вся сходка — только эта троица, Уральский, Волнорез и Губан?

— Правильно. Но они и в узком составе имеют право смертные приговоры выносить, по своему… ну, весу, что ли, по чинам в нашем мире. И часто этим пользуются, потому что они — оголтелые, только и подавай кого на расправу, чтобы другие боялись. Чтобы, как они говорят, порядок был. Мы и сами частенько не против, но…

— «Но»? Договаривай. Кого они на этот раз приговорили?

— В том-то, повторяю, и дело. Даже Кирзач малость увял, как услышал. Имя-то от него до последнего скрывали, пока не стало поздно назад отыгрывать.

Шалый хмуро поглядел на Ямщика:

— Выкладывай, не томи. Мне самому страшно становится, что за имя прозвучало.

Ямщик разлил по третьей перед тем, как ответить. Медленно и аккуратно еще одну редиску пополам разрезал, присыпал обе половинки солью, одну половинку себе оставил, вторую Шалому протянул, и уж потом, выпив вместе с Шалым и тщательно редиску разжевав, сообщил:

— Марка Бернеса они к смерти приговорили, вот.

Тут и Шалый своей редиской поперхнулся. Ямщик выждал, когда Шалый прокашляется и пивком запьет, и лишь затем продолжил:

— Как он Огонька сыграл в «Ночном патруле», этого вора ссучившегося, так кое-кто из наших зуб на него заимел. Ну, это, как власть говорит, агитация и пропаганда огромная. Да и песню он спел в этом фильме отличную, душевную такую. Ну, и завелся, кое-кто. Мол, покарать надо, чтобы другим неповадно было. Мы-то, в натуре, что? Многим и Бернес нравится, сами его песни поем, и соображаем, что он — человек подневольный, велела ему власть сыграть этого сученка, Огонька, он и сыграл. И главное, если шлепнет Кирзач Бернеса — соображаешь, что будет?..