Алексей Биргер - По ту сторону волков (полная версия)

Сон привиделся Высику накануне очередной посиделки с Калымом (Федором Григорьевичем Сметниковым по паспорту, но как прилипла к нему со школы дурацкая кличка, так и тянулась через всю жизнь, уже и до капитана этот смышленый богатырь дослужился, а продолжали его Калымом называть), колючий такой сон: что стоял он, Высик, посреди пустого места, под свинцовым небом, а тучи, какие-то мятые, скомканные, цвета непростиранного белья, тяжело нависали над ним; и стоял-то он словно бы на тумане, коричневом и колышащемся, а не на земле — тверди его ноги под собою не чувствовали. И туман стал оседать, сгущаться коричневой моросью, и он поплыл вниз вместе с проседающим туманом; и вот некая местность образовалась — голая, скучная, кое-где дымок сизоватый тянулся струйками, вроде как хлипкие жилые конурки там прятались, но Высик знал, что нельзя доверять этому дыму и этому запаху жилья, доносящемуся до него, что страшное там вершится под выморочными обозначениями жилого тепла, что повсюду там — копошения мелкого чадного ужаса, сливающиеся в один всеобъемлющий, к земле приплюснутый ужас. «Это еще долюдское,» — сказал себе Высик во сне. Две параллельные рытвины, тянувшиеся из-за горизонта, стали как бы все больше натягиваться, обретать приятные ровность и четкость, и вот уже они превратились в железнодорожную колею, и паровозик запыхтел, и выцветшие шинели потянулись из теплушек на дощатый перрон полустанка, и грозно засверкала сталь стволов, и с другой стороны тонкая вереница людей потянулась — и будто прозрачные очертания домов обозначились в воздухе. И накапливалась эта сила завоевателей, и напуганное пространство присмирело и съежилось, уступая им себя, и все вокруг становилось все более людским, хотя и не более солнечным. «Мне повезло, я стал свидетелем рождения местности,» — подумал во сне Высик, но радости эта мысль почему-то не принесла…

Своим снам Высик доверял и, по собственному опыту, придавал большое значение, а потому горький осадок этого сна, не поддававшийся анализу мысли, с утра тревожил его и не давал расслабиться даже в привычно откровенной беседе с Калымом.

С возрастом отставной полковник милиции Высик стал и впрямь пооткровенней — не сказать «поболтливей», потому как болтливым он был всегда, вот только раньше его болтовня больше сводилась к активному переливанию из пустого в порожнее и больше прятала, чем сообщала; это был проверенный способ запутывать свидетелей и подозреваемых, ведь всегда наступал момент, когда от его говорливости у собеседника голова, наконец, шла кругом и он пробалтывался о чем-то важном. По привычке Высик переносил этот способ общения и на весь мир, но теперь — с Калымом, во всяком случае — он говорил о таких делах и делился такими мыслями, о которых раньше бы умолчал. Может быть, оказавшись на пенсии, он стал оттаивать, и угасало в нем постоянное стремление брать мир на пушку, а может быть, он видел в смекалистом парне своего преемника и желал передать ему весь свой опыт и остеречь от своих собственных ошибок.

И сейчас — когда Калым упомянул о всяких сверхъестественных явлениях и о том, что, может, есть доля правды во всех этих вудколаках, полтергейстах и летающих тарелочках — Высик, конечно, не удержался, чтобы не съязвить сперва в своем духе:

— Ну да, столько же правды, сколько ее было в том «призраке в пустом доме», когда ты мыслил, как полип, — казенными стереотипами, и настолько ловко запутал довольно простое дело, что тебе понадобился призрак, чтобы с грехом пополам увязать концы с концами!.. — но неожиданно помягчел и добавил после задумчивой паузы. — Впрочем, с вудколаками и оборотнями была у меня одна интересная встреча. Более того, с ними оказалось связанным мое первое уголовное дело… Самое первое дело, которым мне пришлось заниматься в качестве профессионала — работника милиции, я имею в виду. Могу рассказать тебе. Хотя, не знаю… Дело в том, что моя история не особо поучительна с профессиональной как раз точки зрения. Учатся на делах обычных, а необычное дело — в нем столько уникальных деталей, которые к другому делу и не приложишь. Не знаю, право…

— Расскажите, Сергей Матвеевич! — попросил Калым.

— Что ж… — Высик раскурил очередную «беломорину» и кинул задумчивый взгляд на свой ветхозаветный ковер с павлинами, словно в бугорчатых узелках цветных нитей ища подсказку, с чего начать. — Вернулся я из армии в сорок шестом году, и район наш был не дальним пригородом Москвы, как сейчас, а одним из медвежьих углов Подмосковья… И даже водохранилища еще не существовало… Впрочем, обо всем по порядку…