Питер Чейни - Предан до самой смерти (сборник)

— Мисс Мероултон, я хочу уберечь вас от множества неприятностей, от множества дотошных допросов в Скотланд Ярде и прочих радостей. Думаю, я с этим справлюсь. Если я смогу дать Гринголу все ниточки, в которых он нуждается, наведу его на них, позволю проверить их ему самому, и он убедится, что все верно, то станет вести со мной честную игру. Я догадываюсь, что одно из ваших желаний — чтобы дело прошло без излишнего шума. Полагаю, мы сможем это сделать, не нанося никому особого ущерба и не препятствуя закону.

По поводу последнего заявления Кэллаген в душе ухмыльнулся и немного помолчал, позволяя последней мысли глубоко внедриться в её сознание.

— Я хочу, чтобы вы мне подробно рассказали все, что произошло вчера. Подробно и точно, что вы делали, скажем, с 15.00 до того момента когда пришли ко мне. Или вы все ещё мне не доверяете?

— Какое это теперь имеет значение? Если вы сказали правду, я не вижу причин продолжать прятаться здесь и чувствую, что вообще было глупостью послушаться вас, заботясь о такой чрезвычайной секретности. Не так ли?

Прежде чем ответить, Кэллаген долго смотрел на огонь в камине.

— Вы совершенно правы — причин нет, — наконец отозвался он. — Если только пренебречь одним обстоятельством. И это обстоятельство — я!

Он снова взглянул на неё с той же озорной улыбкой. Непроизвольно она тоже улыбнулась. Было почти невозможно не улыбнуться этому странному человеку с аскетическим лицом, который может быть таким невыносимым и в то же время таким интересным, который с уважением относится к убийцам и считает фальшивое алиби само собой разумеющимся.

— Понимаете, — стал пояснять Кэллаген, — я не слишком популярен в Ярде. Это нетрудно понять. Разок — другой мне доводилось таскать каштаны из огня прямо у них под носом. И там есть парочка людей, которые меня вообще не переносят. Итак, я заставил вас прибыть сюда ещё до того, как у Грингола появились соображения по поводу участия Беллами в убийстве Августа. Он уверен, что вы были в моем офисе с 23.00 до полуночи, обсуждая некое предполагаемое дело.

К несчастью, моя секретарша — Эффи Перкинс — подслушала наш первый разговор, а наутро прочла газеты. Она поняла, что я намереваюсь создать вам алиби, и попыталась отомстить кое за что, сообщив Гринголу точное время вашего прихода и ухода.

Итак, если бы вы не скрылись, Грингол немедленно достал бы вас, просто ради ясности. А я бы не осмелился просить вас говорить не правду.

Он остановился и принялся за следующую сигарету.

— Думаю, Грингол весьма успешно и беспощадно использовал бы это против меня, — добавил он. — Меня могли упрятать за решетку.

Внимательно взглянув на девушку, Кэллаген заметил, как смягчился её взгляд, и с облегчением вздохнул: все получилось отлично.

— Я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Полагаю, все, что вы говорите или делаете — ради моего благополучия, и я не вижу, почему вы должны из-за этого пострадать. Даже если вашим поступкам совершенно нет оправданий.

Теперь она стояла у огня. Он видел, что она на что-то решилась.

— Я собираюсь рассказать вам, что случилось вчера. Мне нужно с кем-то поделиться. Все это так ужасно… Если это что-то даст, я не возражаю задержаться здесь на пару дней, пока у вас не наладятся дела с Ярдом; и если вы решите рассказать об этом мистеру Гринголу, то лучше это сделать. Я, разумеется, все подтвержу. Не дадите сигарету?

Кэллаген передал ей шкатулку и щелкнул зажигалкой. Она вернулась в кресло.

— Мы с Вилли планировали прошлым вечером пойти в театр. Но к вечеру у меня заболела голова. Я позвонила и через секретаршу передала ему, что скорее всего не пойду.

Двадцать минут спустя позвонил отчим — Август Мероултон. Я была поражена, как изменился его голос, обычно бесцеремонный, почти грубый. Но в тот раз это был голос настоящей старой развалины. Казалось, в нем звучали ярость и одновременно мольба.

Он заявил, что должен обязательно повидаться со мной. Что это чрезвычайно важно, и что бы ни случилось, я должна с ним встретиться. Потребовал ничего никому не говорить и прийти в его офис на Линкольн Инн Филдс в 23.00.

Я спросила, может ли Вилли меня подвезти. Он сказал — нет. Заявил, что уже связывался с Вилли, и что тот будет занят весь день до поздней ночи. И ещё раз потребовал ни единой душе не проронить ни слова. Даже по телефону.

Все это меня ужасно беспокоило, я ломала голову, что же случилось. Вскоре позвонил Вилли, поинтересовался моим самочувствием и планами насчет театра. Я отказалась и намекнула, что, как он знает, у меня на 23.00 назначена встреча.