Наталья Александрова - Логово скорпиона

Женщина проснулась, но долго не открывала глаза. А вдруг — думала она — весь кошмар предыдущих дней приснился, померещился ей, и сейчас она окажется в двухместном гостиничном номере на Лазурном берегу… Да черт с ним, с Лазурным берегом! Она рада была бы проснуться в своей захламленной коммуналке на Лермонтовском проспекте… Но увы, действительность была куда мрачнее, и даже не открывая глаз, она знала, где находится. Об этом говорили запахи и звуки — запах ржавого металла, сырого дерева, запах человеческого страдания; звук гулко лязгающих металлических дверей, звук тяжелых шагов, плеск воды, ровный гул работающего мотора.

И еще качка — ровная, бесконечная, изматывающая… Но именно благодаря качке женщина смогла заснуть и забыть на какое-то время ужас своего положения. На какое-то время…

Она не знала, сколько проспала, не знала, какой сейчас день и даже какое сейчас время суток… Она смутно припоминала только, что сейчас лето.

Женщина открыла глаза и рывком села на железной койке. При этом она ударилась головой о потолок своей камеры — или каюты? или собачьей будки? Именно на собачью будку было похоже это помещение размерами. Но в отличие от будки, все здесь было железным — пол, стены, потолок. И эта качка, эта ужасная, сводящая с ума качка…

— Дайте воды! — закричала женщина. — Дайте умыться! Дайте зеркало! Выпустите меня, сволочи!

За железной дверью послышались шаги.

— Опьять она кричит, — с неодобрительным удивлением сказал низкий голос с сильным акцентом, должно быть, тот араб со сросшимися бровями и синеватой от бритья кожей, который нес три дня назад ранним утром ее чемоданы по набережной в Антибе, любезно улыбаясь и заглядывая в глаза с преданностью воспитанной собаки.

Как страшно он изменился, стоило катеру выйти в открытое море!

— Опьять она кричит, — недовольно повторил араб. — Она мне очьень надоела. Скажи ей, чтобы не кричала.

— Черта с два я буду ей что-нибудь говорить! — пробурчал в ответ второй голос, принадлежавший безусловно мосье Полю, так представился ей тот рыжий здоровяк, соотечественник, усиленно изображавший француза. — Пускай она там орет, хоть глотку себе сорвет.

— Она мне очьень надоела, — со злобной настойчивостью повторил араб.

— Потерпишь! — раздраженно выкрикнул Поль. — Дауд за нее заплатит!

— Э! Вряд ли Дауд за нее заплатит, — протянул араб, — она страшный, как шайтан.

Несмотря на ужас своего положения, несмотря на унижения и страдания последних дней, женщина обиделась.

— Сволочи! — закричала она с новой силой. — Выпустите меня немедленно! Я имею право встретиться с послом!

— Ну до чьего же она мне надоела, — тоскливо пробормотал араб. — Давай убьем ее? Дауд все равно за нее не заплатит! Она только принесет это.., как по-вашему.., неудача.., а у нас груз…

Женщина почувствовала, как в жаркой духоте железной тюрьмы ее пронизал озноб. Она замолчала, забралась с ногами на койку и сжалась в комок. Жизнь, даже такая ужасная, была по-прежнему дорога ей, она цеплялась за нее и готова была к новым унижениям и страданиям, только бы остаться в живых.

— Ну вот видишь, — миролюбиво произнес Поль, — она замолчала. Ты доволен?

— Нэт! — решительно и зло рявкнул араб. — Я нэдоволен! Она мне очьень надоела. Даже когда не кричит. А если придет береговая охрана?

— Ладно, — покладисто проговорил Поль, — давай переведем ее в четвертый отсек.

Араб неожиданно обрадовался. Он засмеялся неприятным булькающим смехом и, отсмеявшись, сказал:

— Хорошо. В четвертый отсэк. Мне нравится четвертый отсэк.

Железная дверь лязгнула, в каморку проник слабый разреженный свет. Женщина съежилась, она не хотела покидать свое временное пристанище. Как ни плохо здесь было, но загадочные слова «четвертый отсек» испугали ее еще больше, а особенно страшен показался ей булькающий смех араба и его злобная радость.

— Не хочу! — взвизгнула она, когда сильные мужские руки сдернули ее с койки. — Не хочу в четвертый отсек!

— Нэт, она мне очьень надоела, — грустно сказал араб и жестоким пинком вытолкнул женщину в коридор, дохнув на нее густым запахом дешевого вина и чеснока.

Почти ничего не видя и не слыша от страха, женщина шла туда, куда вели ее мучители, — по узкому коридорчику, затем вниз по железной лесенке… Куда еще вниз? Они и так были под палубой… Но вот ее втолкнули в крошечное помещение, еще более тесное, чем прежде, и закрылась за ней не дверь, как раньше, а круглая крышка люка, и потом эту крышку наглухо завинтили. Здесь, в четвертом отсеке, она едва могла повернуться… Да и что толку было поворачиваться — вокруг была только темнота, влажная жаркая темнота. И какой-то странный звук… Она прислушалась. Это было журчание льющейся воды.