Вадим Яловецкий - Источник сообщает

- А ты?

- Чего спрашиваешь, при моей профессии, не воспользоваться возможностью и сделать всё по закону, грех отказаться. Посмотрел я в те глаза, не сказал, конечно, ничего и ликвидировал. Не знаю, как на Кавказе, где кровная месть возвышает мужчину, мне легче не стало, тут всё иначе. Вот если бы по воровским законам поставить на "правИло", публично заколоть, тогда может быть и отпустило. Но я не вор, а капитан МВД, всякую мразь уничтожал и не раз, а вот тут что-то надломилось, сломался я Ваня, написал рапорт на увольнение. Уговорили дотянуть до пенсии и в запас. Такая вот история.

Над столом висел табачный дым и усталые лица двух, отягощенных воспоминаниями людей, словно маски вырисовывались сквозь сизые волны. Тишина нарушалась тиканьем ходиком, да шелестом покрышек, проезжающих за окном машин. Вновь звякнули стаканы, после затянувшейся паузы, Усольцев произнёс:

- Сочувствую. А тебе в голову не приходило, что несёшь ответ за свои дела. Перед какими-то высшими силами, ну скажем перед Богом? Хоть мы и атеисты, но такие мысли всё равно приходят в голову, а?

- И думал, и думаю всё время. Да никакая церковь не отпустит мои грехи, ну пострадал бы сам – понятно, зачем терзать через близких, чтобы больнее сделать? Я считал и считаю, что служил государству и обществу, совесть моя чиста, а душа болит, сердце жмёт. Вот и маюсь без сна, решаю, правильно ли поступил, подписав много лет назад рапорт о переводе в спецподразделение. Ай, Паша, ну его на хрен, наливай, сам-то, что будешь делать?

- Агеев, обещал пробить деньги для матери пацана, а мне, как освобождённому сотруднику, под благовидным предлогом передать несчастной женщине. Вот ломаю, голову как бы потактичней это обставить. Есть соображения?

- Не знаю. Наших клиентов хоронили за счет государства, а родственникам справка – "приговор приведён в исполнение". Ну, представься ей, что с работы, мол, друзья собрали. – Павел Евгеньевич хмыкнул своим мыслям и продолжил:

- Понятно, что с работы гражданской, не мог же он с матерью делиться о сотрудничестве, подписка запрещает, да и у самого язык не повернулся бы. Или денежный перевод отправь.

- Нет, надо самому, в глаза матери посмотреть, поддержать, у нее кроме сына никого не было.

На следующий день, Усольцев привёл личное дело «Штирлица» в порядок – подшил справку о смерти, протокол инспектора ГАИ, переписал адрес агента себе в записную книжку. Сходил за резолюцией к Агееву и передал папку с грифом «Секретно. Хранить вечно» в архив. Расписался в финотделе за деньги на похороны. Оставалось последнее дело, связанное с именем покойного. Усольцев из телефона-автомата набрал номер матери агента. Представился бригадиром с работы Кудрявцева, принёс свои соболезнования.

- Вы простите, Наталья Сергеевна, что беспокою вас, ребята скинулись и собрали деньжат. Я могу приехать и передать вам скромные средства от чистого сердца?

На другом конце провода, усталый голос убитой горем матери, равнодушно подтвердил – приезжайте, затем поинтересовалась:

- Простите, Иван Иванович, правильно назвала? Когда вы приедете? У меня тут дела с похоронами, родственников жду. – И без всякой связи. - Голос ваш знакомый, вы у нас раньше не были?

- Нет, не доводилось. А приехать могу прямо сейчас, адрес ваш знаю, я нахожусь в центре, буду через час.

Ехать пришлось в Старую Деревню, на Торфяную улицу. Здесь в тиши Смоленского кладбища, стояли деревянные бараки, отстроенные после войны пленными немцами, а сейчас размещался манёвренный фонд отдела по учёту и распределению жилплощади Выборского района. Усольцев разыскал нужный дом и про себя удивился, что в квартиру ветхого строения проведёна телефонная линия. В древней парадной, он поднялся на несколько скрипучих ступенек и позвонил в обитую дерматином дверь. Раздались шаги, в проходе возникла заметно хромающая женщина в темном платье и черном платке на голове. Она замерла на пороге, сперва равнодушно всматриваясь в лицо посетителя, но затем глаза расширились и ожили. На лице отобразилось удивление и выражение узнавания, которое возникает у людей давно не видевших друг друга.

- Ваня?!

- Простите, мы знакомы?

- Господи, Ваня Усольцев, это же я Наташа, помнишь? Как ты узнал про сына? Откуда? – Плечи её затряслись и не сдерживаемые рыданья обрушились на оглушённого Усольцева.

- Постойте, постойте, Наташа? Сын?! О чём вы?

- Проходи, - Наталья Сергеевна отдышалась и сквозь слезы стала пояснять растерявшемуся Усольцеву, - когда мы расставались, я не сказала тебе, что жду ребёнка, тогда я тебя ненавидела и не хотела себя связывать. Сколько лет прошло? И вот это горе, Господи, за что?