Андрей Константинов - По счетам [litres]

Словно бы и не минуло недели с момента его последнего визита на эту воровскую малину. В насквозь прокуренной, пьяно гомонящей комнате за столом обнаружились всё те же. Разве что сам стол сегодня был накрыт много богаче.

– Ба-а! – восторженно откликнулся на заход питерца Казанец. – Их превосходительство Барон прибыть изволили!

– Хлеб да соль, бродяги. Но коли уж взялся следовать правилам этикета, к барону, не состоящему на службе, следует обращаться «их благородие».

– Во дает! Шпарит как по писаному!

– Присаживайся, Бароша, присаживайся, гость дорогой. Надеюсь, хотя бы в этот раз откушаешь с нами?

– Всенепременно, Шаланда. Всенепременно. По правде сказать, нынче я – голодный аки волк.

– Вот и добре.

Казанец тем временем озабоченно заглянул под стол, осматривая расставленную там батарею бутылок, большею частью уже пустых.

– А напитки-то у нас катастрофически испаряются! Я, пожалуй, метнусь за добавкой, а, Шаланда? Пока гастроном не закрылся.

– Сиди, я схожу, – поднялся со своего места Гога, вызвав немалое удивление подельников. Ибо ранее в подобных «благородных» поступках замечен он не был. – Все равно мне еще… того… папирос купить.

– А и то. И сгоняй. Тебе физические упражнения только на пользу, – благодушно дозволил Шаланда. – Барон! А ты пока харчись, дорогой! Жировка у нас нынче по высшей категории!

– А всё твоими молитвами, – угодливо уточнил Казанец.

– Харчись и рассказывай. Как сам? Как Питер? Как девки питерские?

– Братцы! – взмолился Барон. – Не портите обедню! Дайте хошь серёдку набить, чтоб краешки заиграли.

– Всё-всё, умолкаем… Но водочки-то выпьешь?

– Не откажусь. Я ж из Ленинграда, а у нас там не пьют всего четыре человека. Да и то потому, что руки заняты.

– Это кто ж такие занятые будут?

– Парни с конями. Те, что на Аничковом мосту стоят.

Московская гоп-компания дружно заржала. Аки те кони, что на Аничковом…

Часа через полтора, когда была выпита уже и изрядная часть принесенного Гогой спиртного, Шаланда, пошатываясь, прошествовал на кухню, где под фальшь-половицей он хранил ватажный общак. И вскоре возвернулся с неизменно радующей взор каждого строителя безденежного коммунистического общества пачкой дензнаков, торжественно выложив ее перед Бароном.

– Твоя доля, друг сердешный. За вычетом комиссионных Халиду. Не беспокойся! Со стариком я рассчитался, так что более никто никому ничего не должен.

– Премного.

Барон небрежным жестом смахнул деньги со стола.

– Еще картина осталась, – напомнил Казанец.

– Точно! Барон, ты там, в своих невских палестинах, на живопи`сь, случаем, никого не подписал?

– Пока нет, но активно работаю в этом направлении. Потенциальный клиент категорически не желает брать кота в мешке. И я его отчасти понимаю. Слишком высок в этих и без того узких кругах оборот подделок. Холст под лупой смотреть надо, пальца`ми щупать… Потому, если высокое собрание возражать не станет, я бы забрал его с собой? Так будет проще общаться с коллекционерами.

– Да ва-аще без проблем! Забирай и увози отседова эту дуру. Лично мне только спокойнее будет.

С этими словами Шаланда распахнул створки платяного шкафа и достал спрятанный под грудой шмоток свернутый трубочкой холст.

– Не понял? Ты что, прямо здесь его, на хате, хранишь?

– Ты ж сам сказал беречь от сырости? Значит, подвал и чердак отметаем, в дровяном сарае не оставишь. И куда ее прикажешь сувать?

– Согласен. Погорячился. Вопрос снимается. – Барон прошел в прихожую и вернулся с оставленным там чертежным тубусом.

– Видал-миндал? – зашептал на ухо Казанцу Гога. – Дескать, «как высокое собрание решит». А сам загодя тарой под картину обеспокоился.

Упаковав холст, Барон подхватил с блюдца соленый огурец и смачно похрустел, зажевывая перегарное послевкусие.

– Ну всё, братцы! Как говорится, в гостях хорошо, а дома – и солома едома. Пошкандыбаю я.

– Да ты чё?! Даже не посидели толком! – возмутился Шаланда. – Не, Барон, не знаю, как у вас в Питере, но в столице так дела не делаются!

– Тем более скоро девки срамные нарисуются, – подтвердил Казанец. – Ох и загуляем!

– Да на фига мы, убогие, такому расписному сдались? Он бабки взял, картину забрал. А поскольку больше здесь взять нечего, таперича можно и ручкой сделать.

– Грубый ты человек, Гога, – тщательно взвешивая слова, отозвался на очевидную дерзость Барон. – Запомни на будущее: не след людей, всех скопом, персональным аршином мерять. Я это тебе потому говорю, что у тебя лицо вроде неглупое.