Андрей Константинов - По счетам [litres]

– Никак еще чего сыскал?

– Да брось ты этого кошака! Лучше помоги шкаф толкнуть.

– Во-первых, это не кошак, а девица, – уточнил Хрящ, отпуская помоечную животину. – А во-вторых, без проблем: нас просят – мы делаем… Па-а-дна-жа-ли… Получите. Всех делов! А ты… ты чё на меня так?..

– Ты уверен?

– В чем?

– Что девица?

– Не, ну я, конечно, не профессор медицины. Но чем баба от мужика отличается, кое-какое представление имею. А ты это к чему?

– Ты же говорил, у хозяев – кот домашний, кастрированный? Потому-то они его с собой на дачу и не взяли.

– Так это не я, это Вавила мне…

Барон присел на корточки и вытащил из-за шкафа заинтересовавший его предмет, коим оказался парадный портрет, сделанный в стилистике «фото с Доски почета». На прикрученной к исполненному в лучших традициях соцреализма полотну металлической пластинке имелась гравированная надпись, гласящая: « Павел Матвеевич Жуков. По итогам производственного года признан лучшим клепальщиком Судостроительного завода им. тов. А. А. Жданова ». Барон посмотрел на сиротливо торчащий в стене крюк, обрамленный прямоугольным пятном выцветших обоев, приложил портрет к пятну – совпадение оказалось идеальным.

– Это чё за старый хрен? – воззрился на «живопись» Хрящ. – Родственник директорский, что ли?

А в мозгу Барона вспышкой молнии щелкнула, мелькнула фраза из исповедального рассказа случайного вагонного попутчика Бориса:

– …Дохожу до подъезда барыги, а там «черный ворон» стоит-дожидается. Веришь-нет, чуть не разрыдался от унижения. Когда понял, что мусора нарочно у магазина принимать не стали. Всю дорогу следом катили, наблюдали, как человек мучается. Во зверье?..

– Нет, это не родственник. Это, друг мой, – она.

– Кто – она?

– ПОДСТАВА! А ну, пошли!..

17:04 мск

квартира № 13, гостиная

– …Всё. Больше не влезает. И без того неподъемно получилось, – отчитался Вавила перед возвратившимися в гостиную подельниками и демонстративно взвесил в руках набитые товаром сумки. – Каждая, почитай, килограмм по десять будет.

– Хрящ! Я в сенях, на тумбочке, телефонную книгу видел. Принеси.

– Ага.

Хрящ протопал в прихожую, а Барон устало опустился в кресло-качалку. Не снимая перчаток, достал папиросу, задымил. Как бы между прочим поинтересовался:

– Вавила, как, ты говорил, хозяина зовут? А то я что-то запамятовал?

– Я? Говорил?

– Ну не я же? Дмитрий Леонидович, кажется?

– А! Ну да…

– Или, может, все-таки Павел Матвеевич?

– П-п-почему, П-п-авел?..

В гостиную возвратился Хрящ со справочником телефонных абонентов города Ленинграда за 1961 год.

– Эта, что ли?

– Она самая. Будь любезен, поищи страничку на букву «Жэ»… Жуков Павел Матвеевич.

– Щас… Ну, есть такой.

– Адрес какой указан?

– Адрес? Улица Марата, дом… Не понял? Что за хрень? Это ведь…

– Именно. Хата, в которой мы в данный момент обретаемся, принадлежит замечательному клепальщику – товарищу Жукову. И никакого заведующего здесь отродясь не было. То-то, я смотрю, в сортире унитаз – мало того что родной, советский, так еще и бачок течет. Все равно как у сапожника без сапог.

Вавила почувствовал, как сердце обрывается и падает вниз. Большие водянистые глаза его напряженно вытаращились, как у человека, которого рубит сон, но спать ему никак нельзя. Он рефлекторно кинул взгляд в направлении спасительной входной двери, но путь туда преграждал Хрящ. До которого только теперь начал доходить смысл озвученных Бароном умозаключений.

– М-да… Крепко ты нас… Снимаю шляпу, – безэмоционально подвел черту Барон. – Был бы с нами в доле Нерон, сказал бы: «Какой артист погибает!» Как мыслишь, Хрящ?

Но Хрящ в эти секунды мыслил по-другому: он молча подошел к бледному как мел Вавиле, блеснул исподлобья глазами и, неожиданно вытащив откуда-то из-за спины «тэтэху», с силой заслал иуде в лоб рукояткой пистолета. Вавила коротко вскрикнул, взмахнул руками и свалился на пол. После чего Хрящ ударил снова. Теперь уже ногой в лицо.

17:05 мск

ул. Марата, палисадник

Почти сразу за кустами палисадника брала начало маленькая тихая улочка, названия которой два года назад перебравшийся в Ленинград из Кустаная по комсомольской путевке Геращенков не знал. Но, по всему, улочка – значения второстепенного, поскольку машины здесь почти не проезжали да и прохожих для этого часа было непривычно мало.

Вычислив единственное выходящее на улицу окно тринадцатой квартиры, Алексей принялся неторопливо, с исключительно индифферентным выражением лица, прохаживаться туда-сюда и обратно вдоль декоративного заборчика, изредка бросая косые взгляды на окно. Подобное расхаживание давалось непросто, так как каждый шаг болезненным эхом отдавался в отбитые при падении с высоты ребра. В какой-то момент, воровато оглядевшись по сторонам, Геращенков сунул руку под полу пиджака и расстегнул подмышечную кобуру с табельным оружием. Так, на всякий случай…