Сергей Иванов - Смерть двойника

— Ты понимаешь, Борис, что миллион восемьсот, которые они просят, — это…

— Они просят два.

— Миллион восемьсот, я сказал! И не надо, чтобы тебе к рукам прилипло больше, чем позволяет Бог, оставшиеся двести мы делим. Если сумеешь из них выколотить что-то еще — это чисто твой заработок…

— Мне такие условия не подходят.

— Подойдут!

— Нет!

— Да!

— Роберт…

— Боря, ты меня знаешь! Давай теперь выпьем, и ты спокойно мне все расскажешь. Нам надо принять абсолютно правильное решение… Смотри, ты на меня обижен?

Борис лишь усмехнулся:

— Роба, старик, неужели я надеялся с тобой не поделиться?..

— Ты прав, Борис. Один ты все равно не заработал бы. А вместе мы заработаем. И неплохо… Но обязательно нужна вся бухгалтерия с их стороны. Ведь я эти два миллиона достану не из своего кармана!

— Никакой бухгалтерии не будет! Пойми, они навсегда останутся инкогнито. Это я осуществляю операцию с твоим зельем и это я беру с тебя за услуги тридцать тысяч… А мои настоящие деньги мы делим.

— Сколько их, кстати?

— Ты правильно угадал — десять процентов. Мы заработаем с тобой по сто тысяч!

— И немедленно едем в Ниццу, а потом на Гавайи!

— С моей девочкой!

— Обыгрывать друг друга в покер!

— Но по ставке не выше, чем пять долларов за кон!

Они посмеялись, выпили. Но не потому, что было очень уж смешно и страшно хотелось промочить горло. Просто оба понимали: после такого разговора надо расслабиться.

Роберт считал, надо перевести московскую лабораторию поближе к источникам сырья, чтобы в горячечной работе не терять время и нервы на перевозки, на тяжелые контакты с республиканскими таможнями, рэкетом и прочей сволочью.

Это было правильно с точки зрения деловой: уж если везти через такое прекрасное, один раз в жизни открывшееся окно, то, конечно же, не сырье, а готовый или почти готовый продукт! И это было тоже Борису «в карман»: работу лаборатории на новом месте должен будет налаживать, естественно, он. Со всеми делами до выпуска первой «продукции», уйдет не менее полутора месяцев. Значит, Надька успеет прооперировать и начально натаскать «двойника».

— Ты прав, Роба. Я в темпе здесь подбиваю бабки и лечу в Среднюю Азию.

— С девушкой?

— А ты, старик, с нездешней силой фалуй чикагцев…

— С девушкой?

— Она мне в работе не помешает.

Вот сколько надо было рассказать и вспомнить, чтобы вернуться в то раннее утро, когда Надька — если мы еще помним о том — сидела перед трельяжем, приводила себя в порядок и думала о спящем за стеной обреченном Севе. И совершенно ясно понимала, что не отдаст его.

Хотя другого выхода и не было!

Операция Надьке удалась. То ли она действительно была способной хирургессой, то ли просто повезло, как якобы везет всем новичкам. Сева получился исключительно похож на Бориса.

И в то же время совершенно не похож.

Он даже спал по-другому… Борис всегда спал скукожившись, укрывшись с головой. И хотя наколок у него не было, Надька могла бы поспорить на что угодно: без уголовного прошлого тут не обошлось. Сева же наоборот — спал раскинувшись, вольно. И как-то глядя на него в такую минуту, Надька подумала: «Вот кто по правде аристократ!»

Хотя какой там аристократ, к шутам? Библиотечная крыса! Просто он так ее… любил, что можно было опупеть. Борис ему и в подмастерье не годился!

Впрочем, и в Севке не было настоящего сексуального мастерства. Откуда! Это ведь наука. Искусство! Но зато Бог наделил его упорством отбойного молотка… А искусству доставлять самые развратные радости научить можно. Был бы ученик… хороший. И уж она поучила Севу в свое удовольствие!

Сперва-то Надька влюбилась в него несерьезно. Слишком голова была забита другим — осуществлением плана. Ведь это она придумала весь план. Борис был в нем лишь черновым, хотя и абсолютно необходимым исполнителем.

Но невольно — понимаете? — совершенно невольно она увлекалась своим учеником, своим, собственно, творением — этим Севой. Подобная ситуация каждому известна. По пьесе Бернарда Шоу… Севка оказался способным. А вернее, очень способным. Опять же повод для ее гордости: ведь это она его нашла, а потом отобрала среди других «претендентов».

Он любил учиться, несчастный интеллигентишка в четвертом поколенье. Он, весьма возможно, вообще ничего другого не умел, кроме как ловить знания на лету, глотать их с жадностью давно не кормленной собаки.

— Вы что, в театральном учились, что ли?