Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Вышегородцев испустил тяжелый мученический вздох и поплотнее запахнул на груди пальто.

— Глупая затея, — сказал он. — Вся от начала до конца какая-то дурацкая. Как доставать занозу топором.

— Целиком и полностью с тобой согласен, — в свою очередь вздохнул Стрельцов. — Каюсь, я узнал о ней слишком поздно, когда уже ничего нельзя было отменить. Ну что с них возьмешь — спортсмены! Поотбивали друг другу все мозги, а мускулатурой думать затруднительно…

— Так что тебя все-таки беспокоит? — с оттенком нетерпения спросил Андрей Викторович.

— Вот эта фотография, — щелкнул ногтем по газетной странице Петр Кузьмич. — Это, как ты можешь догадаться, сотрудники органов охраны правопорядка грузят в «воронок» меткого стрелка — телохранителя господина Дугоева. По подозрению, сам понимаешь, в умышленном убийстве прохожего, который совершенно случайно имел при себе автомат системы Калашникова и из чистого озорства направил его на подозреваемого…

— Не понимаю, — вглядевшись в снимок, еще нетерпеливее сказал Андрей Викторович. — Вряд ли предметом твоего беспокойства могут служить эти два сержанта — хоть оптом, хоть в розницу. Любые проблемы с ними можно уладить при помощи стодолларовой купюры. А третьего на этом снимке мать родная не узнает, поэтому он тоже не в счет.

— Видишь темное пятно на лице? Похоже на солнцезащитные очки, верно?

— Похоже, — согласился Вышегородцев. — И?..

— Помнишь Потапчука? Исполнитель, которого мне рекомендовали, носил такие очки, практически не снимая, — даже в помещении, даже в сумерках, говорят, даже ночью. Есть такая болезнь с длинным названием — вернее, не столько болезнь, сколько дефект зрения, возникающий в результате сильного травматического воздействия, например ранения. Грубо говоря, светобоязнь. Человек отлично видит в темноте, а дневного света не переносит — больно ему… Достаточно редкая штука.

— Особенно после Афганистана, Чечни и всего остального, что было в промежутке между ними, — иронически поддакнул Вышегородцев. — Уверен, только в Москве людей с таким диагнозом не меньше сотни. Большинство из них обзавелись своей болячкой на войне, и не в штабе, заметь, не на складе, а в бою, на переднем крае. А чем зарабатывают себе на жизнь эти обрубки, ты знаешь лучше меня — наемники, киллеры… ну и телохранители, наверное. И все, даже те, кто никогда про эту твою светобоязнь и слыхом не слыхивал, время от времени появляются на людях в темных очках. Даже я их иногда надеваю, так что ж ты теперь — пристрелишь меня за это?

— Иногда руки так и чешутся, — пользуясь старинной дружбой с работодателем, признался Стрельцов. — Нет, ты все правильно говоришь. Светобоязнь, военное прошлое и навыки ворошиловского стрелка — сочетание качеств не слишком распространенное, но, скорее всего, и впрямь не уникальное. К тому же я своими глазами видел, как нашему киллеру вогнали пулю в голову. Но — издалека. И потом, тебе не кажется, что вокруг нас стали чересчур часто возникать люди с перечисленным мной набором редких качеств? А вдруг это не два разных человека, а один и тот же?

— Воскрес, — язвительно предположил Вышегородцев. — Да ты и впрямь болен!

— А может, не умирал? — выдвинул встречное предположение Петр Кузьмич. — Повторяю, я видел его смерть с очень приличного расстояния и при очень плохом освещении.

— Тогда этот парень действительно большой ловкач, — хмыкнул Андрей Викторович. — Только я в это, извини, не верю. Да и потом: ну и что с того?

— Тот, кто разыграл такой спектакль однажды, мог провернуть нечто подобное и до и после своей предполагаемой кончины.

У Вышегородцева вытянулось лицо.

— Да типун тебе на язык! — почему-то вдруг перейдя на шепот, испуганно воскликнул он. — Я лично был на похоронах!

— И что ты лично видел? Закрытый гроб? Урну с чьим-то прахом — и хорошо, если не пустую? Любительский фильм плохого качества, в котором кто-то похожий на Потапчука катится вниз по ступенькам? Пачку бумажек, которые можно распечатать в любом количестве экземпляров? Что?

— Ты, Петенька, самый настоящий псих, — с уверенностью объявил Вышегородцев. — Выражаясь высоким стилем, одинокий путник, заблудившийся в лабиринте собственных мрачных фантазий. Ау, Петруша! Выходи из сумрака, мне тебя не хватает! Если предположить, что мы до сих пор в разработке у Потапчука и рядом с нами, буквально на расстоянии вытянутой руки, находится его человек, мы давно уже должны быть за решеткой и, вот именно, плакать в жилетку строгому, но справедливому следователю. А мы — вот они! Не спорю, — уловив нетерпеливое движение начальника охраны, железным тоном предвосхитил он возможные возражения, — в этих твоих построениях прослеживается определенная логика. При некотором напряжении чувств я даже могу допустить, что ты прав. Но тебе не кажется, что подобные предположения вполне поддаются проверке? Хотя бы теоретически, а? Что и возвращает нас к вопросу о твоих прямых должностных обязанностях.