Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Осторожно, чтобы не повредить только что приведенную в чувство подвеску, преодолев километровый отрезок пыльной, ухабистой грунтовки, белая «девятка» въехала в распахнутые настежь и уже успевшие врасти краями створок в землю ворота из натянутой на ржавый стальной каркас металлической сетки. Дорога, если ее можно так назвать, стала еще хуже, по бортам и днищу с противным шорохом заскребли сухие стебли бурьяна, справа и слева воздвиглись груды строительного мусора и штабели растрескавшихся бетонных плит. Недостроенный паркинг высился впереди чудовищной серой этажеркой высотой в пять этажей; первый этаж почти целиком утонул в кустарнике и поднявшейся в человеческий рост сорной траве, на плоской кровле шелестели жиденькими кронами, роняя по ветру золотые монетки опавших листьев, молодые березы. Поверх ограждающего заброшенное строительство бетонного забора виднелись только макушки гигантских усеченных конусов, над которыми плотной белой шапкой стоял пар — трубы расположенной неподалеку ТЭЦ.

Ориентируясь не столько по описанным назначившим эту встречу человеком приметам, сколько по отпечатавшимся в песке свежим следам автомобильных покрышек, Палыч направил машину к недостроенной парковке — медленно разрушающемуся памятнику чьему-то бизнес-проекту, не вписавшемуся в грандиозные планы прежнего правительства Москвы. Под колесами хрустел гравий, с характерным треском лопалось, заставляя водителя досадливо морщиться, притаившееся в пыли битое бутылочное стекло. Недовольно взрыкивая мотором, «девятка» преодолела крутой временный пандус и остановилась, въехав на первый этаж паркинга.

Здесь царил прохладный, продуваемый сквозняками полумрак, из которого выступали уходящие в перспективу, кажущиеся бесконечными ряды поддерживающих перекрытие колонн. На голых бетонных плитах пола валялся блеклый от старости, слежавшийся мусор, снаружи намело мертвых листьев и пыли. Поодаль, поблескивая любовно отполированными бортами и чистенькими титановыми дисками колес, стоял большой серебристый внедорожник. В таком окружении он напоминал космический корабль далекого будущего, совершивший посадку среди руин погибшей миллионы лет назад внеземной цивилизации. Впрочем, из всех, кого знал Палыч, такое сравнение могло бы прийти в голову разве что Валдаю; для него самого внедорожник был просто «лексусом» две тысячи девятого года — расточительной игрушкой, тем более бессмысленной, что ради сохранения престижа владельцу уже пора было поменять ее на что-нибудь посвежее.

Заглушив двигатель и воткнув первую передачу, которую всегда использовал в качестве стояночного тормоза, Палыч выбрался из машины и направился к внедорожнику. Оттуда навстречу ему никто не вышел: эти шестерки чувствовали себя хозяевами жизни, для которых элементарная вежливость вовсе не обязательна. Их бы на недельку в девяностые — о, вот тогда бы Палыч на них посмотрел! А впрочем, это ведь не разборка, да и тогда, как сейчас, действовало правило: кто платит, тот и заказывает музыку.

Стекла в «лексусе» были покрыты непроницаемо-густой тонировкой — все, кроме ветрового, сквозь которое можно было с грехом пополам разглядеть только бледные, лишенные индивидуальных черт пятна физиономий сидящих спереди людей. Есть ли кто-нибудь сзади, Палыч не разглядел, да и не особенно к этому стремился: воевать он с ними не собирался, а раз так, какая разница, сколько их там, внутри?

Стекло со стороны водителя опустилось с негромким шелестящим звуком, из окошка выглянула гладко выбритая физиономия, выше которой располагалась по-спортивному короткая прическа, а ниже — строгий темный костюм с белоснежной рубашкой и однотонным галстуком. Физиономия была молодая, холеная — в самый раз для шестерки на твердом окладе с гарантированными премиальными выплатами за хорошее поведение.

— Палыч? — спросил обладатель этой фотокарточки, по которой так и подмывало съездить кулаком.

— Кому Палыч, а кому Игорь Павлович, — слегка окоротил его Палыч.

— Да хоть Микула Селянинович! — пренебрежительно фыркнул водитель «лексуса». — Забирать будешь или сначала паспорт достанешь, чтоб доказать, что ты именно Игорь Павлович, а не какой-нибудь Фрол Феоктистович?

Нечеловеческим усилием воли Палыч заставил себя сдержаться. Даже если бы наглый сопляк и был в чем-то виноват, в интересах дела следовало потерпеть, не брать грех на душу. К тому же с определенной точки зрения Палыч сам повел себя не вполне корректно, взяв на себя не шибко почетную роль курьера. Но послать вместо себя на эту встречу ему было некого: Багор из-за излишнего рвения мог наломать дров, Тормоз был туп и неразворотлив, как еловое бревно, а Валдаю Палыч в последнее время просто-напросто не доверял. Чувствовалась в нем этакая интеллигентская гнильца, благодаря которой, очутившись на зоне, Валдай уже на второй день ходил бы в петушках и ночевал около параши. Он много суетился, пытаясь услужить хозяину и хоть как-то возвыситься, доказать свое превосходство над коллегами, и от этого испытываемое к нему Палычем брезгливое презрение только усиливалось и возрастало. Отправить за посылкой от спонсора, таким образом, действительно было некого, и Палыч понимал, что бесит его не столько поведение водителя «лексуса», сколько это обстоятельство. Учишь этих сосунков, натаскиваешь, делаешь из них людей, а когда надо на кого-то опереться, под рукой оказывается пусто… Что и говорить, хлипкий нынче пошел народ, одно слово — поколение некст!