Андрей Воронин - Слепой. Смерть в подземке

Убийца в темных очках об этом не догадался, доказав тем самым, что является таким же, как все, простым смертным, а не каким-нибудь вернувшимся с того света мстительным призраком (за которого, честно говоря, его было не так уж трудно принять). Сигнал с маячка исправно поступал до второй половины вчерашнего дня, после чего, по словам дежурного, внезапно оборвался. И Петр Кузьмич твердо рассчитывал, что в точке, где это произошло, он отыщет ответы на многие свои вопросы, разрешит кое-какие свои недоумения и завершит некоторые незавершенные дела.

Банщиков на ходу открыл бардачок и, вынув оттуда, через спинку сиденья протянул ему сложенную топографическую карту.

— Вон, где крестик, — сказал он. — Деревня Бережки. Вернее, ее окрестности. Последний раз сигнал поступил с берега реки примерно в полутора километрах юго-восточнее поименованного населенного пункта. По-моему, Кузьмич, это пустой номер. Он просто утопил машину и свалил.

— Угу, — промычал Стрельцов. Бегло осмотрев ту часть карты, на которой красовался нарисованный красным фломастером крестик, он отбросил ее на сиденье. — От Москвы это, как я понимаю, километров триста…

— Триста двадцать, — уточнил Банщиков. — С небольшим хвостиком. А что?

— Логика, Гриша, — сказал Стрельцов. — Я ее не вижу, а она должна быть. Просто обязана. На кой ляд ему было рисковать, гоня в такую даль на паленой, числящейся в угоне тачке? Только затем, чтобы ее утопить? Так мы, брат, живем не в сердце пустыни Гоби. Ты на карту посмотри. По дороге от Москвы до этих Бережков столько водоемов, что не одну танковую дивизию утопить можно! Нет, он ехал в конкретное место и с конкретной целью, причем сильно торопился — настолько, что даже не стал менять машину, а просто избавился от нее, когда добрался до цели. Подозреваю, что у него там оборудована уютная норка, в которой можно с комфортом отсидеться. При его профессии это не роскошь, а жизненная необходимость.

— Так что — по коням?

— А что, в этой ситуации кому-то нужны дополнительные указания? — довольно ядовито поинтересовался Стрельцов.

— Обижаете, Петр Кузьмич, — вертя баранку, заявил Банщиков. — Ребята с шести утра в сборе, в полной боевой готовности…

— Анекдоты травят и в карты режутся, — подсказал Стрельцов, закуривая очередную сигарету. — Знаю я вашу боевую готовность… Короче, гони на базу, надо взять другую машину. Там ведь небось не дороги, а сплошной танкодром после ковровой бомбардировки.

— К гадалке не ходи, — уверенно кивнул Банщиков и плавно утопил педаль акселератора.

Денек выдался погожий, ясный. Синоптики пугали скорыми заморозками, но пока что их прогнозы не сбывались, и, когда солнце подбиралось к зениту, становилось тепло — пусть по-осеннему, но все-таки тепло. Руки, по крайней мере, не мерзли, и перед обедом Ирина не отказала себе в полузабытом удовольствии выйти в палисадник и немного покопаться в земле, ухаживая за хризантемами. Надолго оставленные без присмотра прежними хозяевами, белые и желтые цветы, похожие на мохнатые звезды бархатной южной ночи, разрослись и одичали, так что уход за ними выражался в основном в прореживании, пересадке и выкапывании лишних луковиц. Официально целью данной процедуры считалось придание клумбам правильной геометрической формы; на деле Ирина просто коротала время, очень смутно представляя себе, какой именно эффект произведут ее действия и чего от них будет больше — пользы или вреда.

Со двора доносилось тюканье топора, смачный треск расслаивающейся под ударами острого железа древесины и звонкий перестук отлетающих поленьев. Эти звуки свидетельствовали о том, что Федор Филиппович занимается тем же, что и Ирина, то есть, попросту говоря, убивает время, пытаясь придать этому процессу хотя бы видимость смысла. Того, что уже лежало в поленнице, должно было хватить месяца на полтора, если не на два, зимовать здесь никто не собирался, так что истинно мужская повинность, добровольно взятая на себя его превосходительством, была ничуть не более необходима и полезна, чем упражнения Ирины с цветочными луковицами.

Она обернулась на звук подъезжающей машины, отметив про себя, что очень быстро адаптировалась к местным условиям, проникнувшись здешним духом и обзаведясь привычками, свойственными жителям глубинки. Если в Москве шум, производимый неисчислимыми моторизованными ордами, служит привычным фоном существования, без которого коренной горожанин чувствует себя не в своей тарелке, то здесь, в деревне, изредка раздающиеся гудение мотора и шорох шин вызывали инстинктивную реакцию: обернуться и посмотреть, кого это там несет.