Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

— Толкать власть — примерно то же самое, что катить в горку автомобиль, — заметил Федор Филиппович. — Если не хватит сил, и эта хреновина покатится назад, костей не соберешь.

— Боишься? — спросил Алехин.

— А ты не боишься?

— Чего?

— Ну, например, того, что я, выйдя отсюда, первым делом побегу на тебя стучать…

— Так ведь в этой ситуации бояться должен скорее ты, чем я. А вдруг человек, которому ты на меня стучишь, со мной заодно? И потом, в чем, собственно, он будет заключаться, этот твой стук? Мы не затеваем ничего противозаконного. Открыто, в установленном порядке обратиться к высшим органам законодательной и исполнительной власти имеет право любой гражданин или группа граждан. Мы же не матерную частушку сочиняем и не письмо запорожцев турецкому султану, а официальное обращение, не содержащее ничего, кроме конкретных, конструктивных предложений по наведению порядка на территории Российской Федерации.

Федор Филиппович сделал последний глоток и отставил бутылку.

— Я вижу, у вас уже все решено и подписано, — сказал он, жестом отказавшись от новой порции пива. — И, коль скоро вы твердо рассчитываете, что ваше обращение дойдет до адресатов, нетрудно догадаться, что ты со своим созвездием на погонах далеко не единственная и, возможно, даже не самая большая шишка в этой компании энтузиастов.

— Это только твое предположение, — вскользь заметил Алехин.

— Разумеется. Но, смею думать, недалекое от истины. И у меня сам собой возникает вопрос: на кой ляд вам нужен я? В роли мальчика на побегушках? Не прельщает, извини — стар, да и характер не тот. В качестве ширмы я не гожусь — мелковат, вам, большим, за мной не спрятаться, да вы, как я понял, и не собираетесь от кого-то прятаться…

— Правильно, — помолчав, сказал Алехин. — Острой нужды в тебе мы не испытываем, твои влияние и авторитет — это так, приятное, но вовсе не обязательное дополнение к общему букету. Но, согласись, умного, честного и уважаемого человека лучше иметь своим союзником, чем противником.

— То есть ты пытаешься выяснить, не стану ли я вам мешать, — резюмировал Потапчук.

— Полагаю, уже выяснил. Свою позицию ты изложил предельно ясно, и она полностью совпадает с нашей. Так почему бы тебе к нам не присоединиться?

— А что надо делать?

— Захватить почту и телеграф, — сказал Алехин. — А телефонную станцию и вокзалы мы возьмем на себя… Что за детский сад, Федор? Что делать… Снять штаны и бегать! Доказывать, убеждать, требовать. Добиваться, чтобы власть, наконец, занялась своим прямым делом — наведением в стране конституционного порядка. Отечеству служить, больше от тебя, русского генерала, ничего не требуется!

— Я должен подумать, — сделав соответствующую серьезности момента паузу, с сосредоточенным видом произнес Федор Филиппович.

— Думай, — разрешил Алехин. — Только не сейчас. Не поддать ли нам парку, как ты полагаешь, товарищ генерал?

— Полагаю, что это разумное предложение, товарищ генерал, — в тон ему откликнулся Потапчук.

— А потом еще по пивку.

— Возможно, даже по парочке.

— Орел! — воскликнул генерал-полковник Алехин. — А говоришь: старею… Да ты любому молодому сто очков вперед дашь!

Обмениваясь шутками и посмеиваясь, генералы встали из-за стола и скрылись за висящей на фигурных кованых петлях дверью парилки. Вскоре оттуда послышалось шипение льющейся на раскаленные камни воды, шлепки березовых веников и удалое уханье и аханье их превосходительств.

Миновав узкую сводчатую арку, горизонтальные борозды на стенах которой, казалось, хранили в себе навеки впитавшийся в штукатурку прочувствованный мат недостаточно опытных и осторожных водителей, Глеб вошел в уютный зеленый двор старого дома на Малой Грузинской. Его губы тронула легкая, немного грустная улыбка, когда он увидел приткнувшийся на привычном, раз и навсегда закрепленном за ним месте древний, как гора Арарат, оливково-зеленый «лендровер» с укрепленной на капоте запаской. Наличие во дворе этого полноприводного чудища с богатейшей биографией и фантастическим пробегом означало, что нужный Глебу человек дома, а если и отлучился, то не далее ближайшего гастронома.

Проходя мимо, Глеб дружески похлопал «лендровер» по пыльному крылу. Эта машина помнила каменистые козьи тропы Афганистана и зеленый ад джунглей Анголы, пески Сирии и обильно политые кровью русских солдат горные серпантины Северного Кавказа. Строго говоря, ей полагалось бы пойти под пресс много лет назад, но это была уже не просто машина, а боевой друг, а ее хозяин относился к той категории людей, которые не бросят друга, пока тот еще дышит.