Андрей Воронин - Слепой. Я не сдамся без боя!

Фархад гулко сглотнул. Когда он жил в Казани, ошибочные вызовы поступали на его мобильник не чаще раза в три, четыре, иногда даже шесть месяцев. Здесь, в Москве, это происходило намного чаще: в многомиллионном мегаполисе то и дело находился кто-нибудь, спьяну или сослепу попадавший пальцем не в ту кнопку. И где гарантия, что это не произойдет в тот самый момент, когда дагестанец подсоединит провода, вставит батарею и наберет простой пин-код, состоящий из четырех единиц?

— Я, пожалуй, и вправду прогуляюсь, — сказал он, ощущая неприятную сухость во рту. — Полчаса тебе хватит?

— Пятнадцать минут хватит, дорогой, — заверил Макшарип. — Честно говоря, хватит и двух, но просто для верности пусть будет пятнадцать. Покури, подыши воздухом, спой Гавриловне серенаду и возвращайся. Выпьем чаю и ляжем спать, завтра у нас трудный день.

— Тебе-то что, — проворчал Фархад, направляясь к выходу. — Ты все равно будешь сидеть здесь.

— Я буду переживать за тебя, — сказал ему вслед Макшарип, мысленно уже не впервые обозвав татарина глупцом.

Он и вправду был глупец. Коротая время, они частенько сражались в нарды или, если было настроение, в шахматы. Фархад не умел думать дальше, чем на один ход вперед; он играл, как семилетний ребенок, которого научили правильно переставлять фигуры, но не обучили стратегии и тактике игры, и, как ребенок, проигрывая, обижался почти до слез. И Макшарип поддавался ему, как взрослые поддаются детям, позволяя выигрывать примерно три раза из четырех. Победами Фархад гордился, раздуваясь, как петух, а поражения всякий раз громогласно, дрожащим от огорчения голосом объявлял результатом нелепой случайности, недосмотра по рассеянности, а то и жульничества со стороны партнера.

Он и сейчас не видел дальше собственного носа, полагая, что уважаемый Саламбек страшно обрадуется, узнав, что ему удалось уцелеть при взрыве грузовика. А уважаемый Саламбек уже списал их, всех троих, находящихся в этой квартире, в расход. Завтра, когда под землей и на поверхности один за другим прогремят взрывы, он молитвенно сложит руки, вознеся безмолвную хвалу всевышнему, а потом с чистой совестью закроет свою бухгалтерскую книгу. И, обнаружив, что похороненные им люди, оказывается, живы и здоровы, постарается как можно скорее исправить это упущение. Бухгалтерия — хитрая наука; знакомый Макшарипа одно время работал бухгалтером в местной администрации и поведал ему, что излишек на балансе гораздо страшнее недостачи. Поэтому проще дважды спустить курок, чем вносить исправления в то, что уже записано и стало историей, и в тщательно, до мелочей разработанные планы на будущее.

Как только за Фархадом закрылась входная дверь, Макшарип с неожиданной при его нескладной фигуре плавной и стремительной грацией большого хищника поднялся из-за стола. На бомбу он даже не взглянул: работы над ней осталось от силы на пару минут, как он и говорил Фархаду. У него были другие, куда более важные дела.

Для начала он сходил в прихожую и на случай неожиданного возвращения напарника запер дверь на щеколду. На обратном пути он заглянул в гостиную. Свет в комнате не горел, в полумраке мерцало голубоватое сияние развернутого задней стенкой к входной двери телевизора, да поблескивали неподвижные, как у фарфоровой куклы, глаза сидевшей напротив Залины. Макшарип хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но не нашел слов. Да и к чему их искать, если его все равно не услышат, а если услышат, то не поймут?

Вернувшись на кухню, он открыл холодильник. Недопитая бутылка водки, вторая по счету, которую не осилили татарин с бритоголовым помощником депутата, стояла на дверце. Двумя полками выше, в ящичке с прозрачной пластмассовой крышкой, лежали ампулы, содержимым которых они отбивали у своей подопечной охоту к перемене мест. Ампулы лежали беспорядочной грудой; с тех пор, как в квартире поселилась Залина, Макшарип двадцать раз наводил здесь порядок, выстраивая ампулы ровными рядами, как пистолетные патроны в коробке, и двадцать раз Фархад влезал сюда, как слон в посудную лавку, и без тени смущения превращал порядок в полнейший хаос — не по злому умыслу, а по недоумию и безалаберности.

Теперь его безалаберность сыграла на руку Макшарипу: наверное, даже сам пророк не сумел бы заметить убыль одной-единственной маленькой ампулы из этой беспорядочной кучи стекла, а Фархаду до пророка было ох, как далеко.

Не давая себе времени на раздумья, дагестанец отвинтил колпачок водочной бутылки, надломил ампулу и аккуратно, не пролив ни капли, опорожнил ее в бутылочное горлышко. Он завинтил бутылку, закрыл холодильник и спрятал пустую ампулу вместе с отломанным стеклянным носиком в карман.