Андрей Воронин - Слепой. Антикварное золото

Честно говоря, именно упомянутый запрет погнал Рыжего под землю, оказавшись в этом плане куда эффективнее прямого приглашения или даже принуждения. Слова легендарного Черного Монаха: «Извини, приятель, но на этот раз мне будет некогда с тобой нянчиться» — оскорбили Рыжего до глубины души.

Диггер честно и мужественно боролся с бесом, который нашептывал ему в левое ухо всякие соблазнительные вещи. Но бес, как это часто бывает, одержал решительную победу, заставив здравый смысл безоговорочно капитулировать. Кровопролитное сражение разума с азартом длилось, казалось, целую вечность. На самом же деле время, которое потребовалось Рыжему, чтобы принять самоубийственное решение, было невелико.

Окинув прощальным взглядом квартиру, — он всегда прощался, когда уходил, потому что знал, что может не вернуться, — Рыжий вышел за дверь и в последний раз в жизни услышал мягкий щелчок закрывшегося замка.

Проникнуть в катакомбы сегодня оказалось непросто. Диггер битый час мотался на своей «хонде» от одного известного ему входа к другому, и всякий раз ему приходилось сворачивать в сторону или проезжать мимо, завидев впереди сине-белые борта, бронежилеты и серую униформу. Менты дежурили у каждого лаза в катакомбы прямо как коты, решившие объявить грызунам войну на уничтожение и осадившие все известные им мышиные норы.

К счастью, мыши, когда им это нужно, бывают чертовски хитры и нет такого кота, который знал бы все прогрызенные ими дырки в полу. Да и поголовье котов строго ограничено размером ассигнований на нужды борьбы с грызунами… Иными словами, поставить хотя бы по одному автоматчику около каждого канализационного люка и около каждой водопропускной решетки ливневой канализации по всей Москве, наверное, можно, но тогда ни на что другое ментов уже не останется. А если прибавить сюда подвалы старых домов, камеры теплотрасс, теплоузлы, водонасосные станции, колодцы телефонных, газовых, электрических и бог знает каких еще сетей и коммуникаций, то, чтобы перекрыть их все, в столице придется объявлять военное положение и, как минимум, целиком задействовать личный состав Московского военного округа…

Короче говоря, кто ищет, тот всегда найдет. Или, как было сказано в другой книге, но примерно в то же самое время: бороться и искать, найти и не сдаваться. Именно таким был в тот день девиз Рыжего. Хотя, если бы кто-то сказал ему об этом вслух, Рыжий поднял бы дурака на смех: он терпеть не мог громких фраз, девизов и вообще предложений, содержащих в себе что-либо, помимо конкретной информации.

Диггер разъезжал по центру на своей мягко ворчащей мощным движком спортивной «хонде» и изучал ситуацию. Все было просто: Глеб Петрович, похоже, не лгал, намекая, что на этот раз там, внизу, и впрямь стряслось что-то серьезное. Проезжая мимо очередного поста с целым баулом диггерской амуниции за плечами, Рыжий иронически улыбался. Усилия столичной милиции изловить людей, которые скрылись в подземном лабиринте, он мог охарактеризовать словом «потуги»; это и были потуги, и притом тщетные, если только беглецы не окажутся полными баранами и сами не придут к ментам в руки.

Чем дольше он ездил, тем выше поднималась в его душе волна едкой горечи. Караульте, караульте! Много вы тут накараулите… Спросили бы лучше того, кто в этом хоть что-то понимает, — вот, например, его, Рыжего…

Пренебрежение, с которым Черный Монах — Глеб Сиверов посоветовал ему сидеть дома и не вмешиваться в серьезные дела взрослых людей, было лишь последней каплей, переполнившей чашу терпения рыжего диггера Егорова.

Рыжий был обижен на весь мир, то есть находился именно в том состоянии, в котором люди, как правило, становятся наиболее изобретательными по части выдумывания способов свернуть себе шею. Именно этим печальным событием чаще всего заканчиваются попытки в одиночку доказать что-то равнодушному миру. Егоров не был сопливым романтичным подростком и не тешил себя сладострастными мечтами о том, как на его похоронах будет рыдать взахлеб вся Москва, но что-то в этом роде ему все-таки мерещилось. Будто наяву, он видел, как с горделивой скромностью отказывается давать интервью в центральные газеты и прикрывается ладонью от любопытных глаз направленных на него со всех сторон теле- и фотокамер. Человек, который помог раскрыть преступление века, одинокий подземный скиталец, в самый ответственный момент презревший мелкие обиды и подставивший свое крепкое плечо Закону и Порядку… Он видел, как Глеб Петрович, Черный Монах, смущенно, с извинениями протягивает ему ладонь — протягивает робко, как человек, не уверенный, что поданную им руку согласятся пожать. Он видел, как отец уговаривает его дать интервью Первому телеканалу, которое, несомненно, поспособствует продвижению отца по карьерной лестнице, — отец уговаривает, чуть ли не в ногах валяется, а Рыжий, сами понимаете, наотрез отказывается в силу присущей ему скромности. Он видел, как президент — ну ладно, не президент, а хотя бы министр культуры — торжественно вручает ему ключи от новенького серебристого «мерседеса», а главные хранители Третьяковки, Пушкинского музея и Эрмитажа неистово хлопают в ладоши, держа под мышками благодарственные грамоты и ценные подарки. И еще он видел, как его главный мучитель, подполковник МУРа Иван Гермогенович Ромашов, виновато отводя глаза, трясет ему руку и говорит, что он, оказывается, чудный парень и прирожденный сыщик, а никакой не мародер и что было бы неплохо продолжить столь плодотворное сотрудничество. Иван Гермогенович тоже что-нибудь ему вручает — например, часы с надписью или даже именной пистолет, — а Рыжий говорит: «Спасибо, конечно, Иван Гематогенович, но все это получилось случайно, и сотрудничать я с вами не стану — по крайней мере, до тех пор, пока ваши менты не оставят в покое нашего брата диггера»… И Ромашов обещает оставить в покое диггеров, а Рыжий, в свою очередь, обещает подумать насчет сотрудничества, хотя и знает, что сотрудничество это ему нужно как собаке пятая нога…