Андрей Воронин - Слепой. Антикварное золото

Он усилием воли прогнал прочь эти предательские, разъедающие решимость, вызванные усталостью мысли, пристроил крючок рядом с кувалдой, взял фонарик в зубы и, усевшись на край люка, спустил ноги в черный колодец, нащупывая носком ботинка первую из ведущих вниз металлических скоб.

Глеб Сиверов сидел в удобном кресле, придвинутом к стеклянному столу-аквариуму, в подсвеченной глубине которого плавали пестрые тропические рыбы, и, подавшись вперед, водил шариковой ручкой по листу бумаги. Андронова удивилась, обнаружив, что Сиверов рисует — покрывает бумагу изображениями чего-то похожего на улиток.

Подавая чай генералу Потапчуку, она постаралась заглянуть через плечо Глеба, чтобы рассмотреть рисунок: он по памяти рисовал серьгу, найденную в подземном коридоре. Получалось у него, надо признать, недурно, хотя были и кое-какие неточности, вызванные, несомненно, тем обстоятельством, что Сиверов видел серьгу только мельком.

Поставив чашку перед генералом, Ирина склонилась над плечом Глеба и легонько постучала по бумаге кончиком ногтя.

— Вот этот завиток, — сказала она, — идет не совсем так.

— А как? — заинтересовался Сиверов.

Он выглядел смущенным, как будто его застали за каким-то предосудительным занятием. Ирина отобрала у него ручку и внесла в рисунок необходимые поправки. Темные стекла очков, как всегда, скрывали глаза Сиверова, но Ирина почему-то была уверена, что он смотрит вовсе не на рисунок, а на нее.

— Итак, урок рисования окончен? — ворчливо поинтересовался Федор Филиппович. — Может быть, перейдем к делу?

Ирина вернулась к своему креслу и села, привычно одернув на коленях юбку. Как обычно, в присутствии этих двоих она испытывала неловкость. Началось это далеко не сразу, не с первой встречи, а лишь тогда, когда Ирина узнала их поближе и поняла, что быть в их компании — это то же самое, что находиться в одной комнате с двумя постоянно включенными рентгеновскими аппаратами, которые видят тебя насквозь.

— Итак?.. — повторил Потапчук, дав ей время закурить.

Андронова кашлянула в кулак, мысленно выругала себя за то, что готова без видимой причины покраснеть, как девчонка, и начала:

— Я пригласила вас, чтобы сообщить…

— Пренеприятнейшее известие, — пробормотал Сиверов, разглядывая свои художества.

— …кое-какую информацию, которая может представлять определенный интерес, — ледяным тоном закончила свою фразу искусствовед. — Она касается этого вашего убитого, Крестовского.

— Вот как? — Глеб отложил лист с набросками и повернулся к ней. — Выходит, этот парень имел какое-то отношение к искусству?

— Этого я не знаю, — сказала Ирина. — Я вообще ничего о нем не знаю, извините. Но его фамилия показалось мне знакомой…

— Мне тоже, — снова перебил ее Сиверов. — Что, думаю, за притча, откуда я эту фамилию знаю? А потом вспомнил. Обручев, «Земля Санникова». Там тоже был Крестовский. Книгу кто-то мог и не читать, но фильм видели все. Тем более что Крестовского там играл Олег Даль.

Генерал Потапчук многозначительно кашлянул. Андронова наградила Глеба холодным взглядом и продолжала:

— Мне показалась знакомой не столько сама фамилия, сколько ее сочетание с именем: Дмитрий Крестовский. Что-то такое я когда-то не то читала, не то слышала… Словом, я обнаружила довольно любопытные вещи. В семидесятых годах девятнадцатого века какой-то Дмитрий Крестовский принимал активное участие в раскопках на холме Гиссарлык, которые производил небезызвестный Генрих Шлиман.

— Интересное кино, — пробормотал Сиверов.

— Продолжайте, пожалуйста, Ирина Константиновна, — попросил генерал.

— История участия Дмитрия Аполлоновича Крестовского в раскопках не совсем ясна, — снова заговорила Ирина. — Как, впрочем, и история самих раскопок, которая выглядит довольно запутанной и противоречивой. Это ставится в вину самому Шлиману, который не особо утруждал себя ведением документации. К тому же общеизвестно, что так называемый «клад Приама», обнаруженный в тысяча восемьсот семьдесят третьем году, он фактически украл у турецкого правительства. Его жена, гречанка Софья, вывезла золото в корзинах с овощами прямо на глазах у турецких таможенников.

— Какие были времена! — мечтательно произнес Сиверов.

— Времена меняются медленно, как и люди, — сказала Ирина Глебу. — Помимо всего прочего, Генрих Шлиман был удачливым дельцом, способным сделать деньги из чего угодно. Во время Крымской войны он нажил громадный капитал, поставляя русской армии по завышенным ценам сапоги на картонной подошве, мундиры из скверного сукна, протекающие фляги и прочую, с позволения сказать, амуницию. Так что, будучи «Колумбом археологии», он в то же время оставался мошенником. Вообще, мнение о том, что никакого «клада Приама» Шлиман не находил, высказывалось неоднократно, — продолжала Ирина. — Его высказывают и теперь, основываясь на некоторых, мягко говоря, странных фактах. Например, именно Шлиман намеренно внес путаницу в сведения о месте, обстоятельствах и времени находки клада. Далее, известно, что в то время он вел активные переговоры с турецкими ювелирами — по его собственному утверждению, он намеревался сделать копии найденных им античных украшений. Это позволило некоторым ученым считать его находку грандиозной мистификацией. Лично я в это не верю, тем более что уже в семьдесят пятом году Шлиман начал настойчиво предлагать «клад Приама» России. Именно в России он стал купцом первой гильдии и миллионером, прибыв туда простым представителем голландской торговой фирмы. Он писал русскому археологу Богушевскому, прося его о содействии. В обмен на свой воистину неоценимый дар Шлиман рассчитывал получить от русского правительства пятьдесят тысяч фунтов стерлингов…