Николай Псурцев - Несколько способов не умереть

Контакт с ними Вадим установил быстро, попросил спички, хотя зажигалка у него в кармане лежала, угостил своими заморскими сигаретами «Винстоном» — в Ленинграде новые друзья подарили. Мужики взяли сигареты, затянулись с опаской, поморщились, но нового знакомого своего обижать не стали и принялись докуривать через силу. Они узнали, что Вадим инженер, работает тут неподалеку в одном управлении, а он, в свою очередь, узнал, что они с кабельного завода, а живут ну просто в двух шагах отсюда.

— О, так вы здешние, — обрадовался Данин. — Я же ведь тоже здесь жил раньше, ох, давно это было, лет пятнадцать назад. Хорошее раньше пиво, говорили, тут было. Всегда свежее, душистое…

Мужики закивали согласно, раньше все было лучше, а вина какие были, дешевые, вкусные, а колбаса, а рыба, да что говорить…

Вадим засмеялся. На него посмотрели с удивлением.

— Да вот вспомнил человека одного забавного. Не появлялся, интересно, здесь? Митрошкой называют.

Мужики пожали плечами. Один, постарше, с могучей шеей, попытался было вспомнить, но не смог.

— Да мы, собственно, недавно здесь живем, — сказал он. — И не знаем толком никого.

Вадим расстроился. Опять кого-то искать надо, болтать с кем-то о всякой ерунде.

— А ты знаешь, — добавил мужик после паузы, во время которой хватанул полкружки. — Ты у Долгоносика спроси, у этого, значит, Михалыча, Долгоносик — это кличка такая. Здесь его все так прозывают. Он в твоем переулке, сколько себя помнит, живет.

— А он здесь? — с энтузиазмом (совсем не показным) спросил Вадим.

— А вон, — мужик махнул рукой. — Пиво наливает.

Вадим обернулся. Нос у Михалыча действительно был долгий. Красный, пористый, отвислый, безвольно к верхней, пухлой губе припадающий; в кургузом заношенном пиджачишке мужичок он был, в коротких брючках, в стоптанных сандалиях на босу ногу.

— Эй, Михалыч, — гаркнул толстошеий мужик. — Поди-ка.

Михалыч глянул вяло, кивнул и, когда из кружки вспучилась пена, а потом потекла неторопливо по стенкам ее, Михалыч зашаркал в их сторону. Был он стар уже, и глаза его слезились, и от того трогательно-скорбный был у него вид.

— Чего? — стылым голосом спросил он.

— Да вот паренек знакомыми интересуется, говорит, жил здесь когда-то.

Долгоносик глянул на Вадима сначала безучастно, потом оглядел его с ног до головы, и в глазах блеснула искорка. Вадим понял, что мужик оценил его, сколько с него за хороший разговор кружек снять можно. Он вытащил рубль, огляделся, делая вид, что ищет что-то:

— Где бы разменять, размен-то закрыт?

Один из мужиков протянул руку:

— Это мы ща мигом. Давай, если доверяешь.

И умчался за дверь.

Глаза у Долгоносика подобрели.

— Где жил-то? — прошуршал он.

— В переулке, Каменном.

— Дом?

— Шестой.

— Не помню чего-то я тебя. — И в глазах у Михалыча снова безучастность. — А фамилия?

— Квашнины мы.

— Не помню, я здесь всех знал.

Вадим чертыхнулся про себя. За один миг все рухнуть может.

— У меня отец военный был, мы здесь недолго жили. Но я все помню, каждый день.

— Отец полковник?

— Ага, полковник.

— Припоминаю, припоминаю, — он сощурился. — Машина еще у вас была.

— Да, да, да, — расплескивая по губам довольную улыбку, зачастил Вадим.

— Но не Квашнин фамилия того полковника была. — Михалыч печально уставился на дно кружки. Там оставалось еще на полглотка.

— Да Квашнин, Квашнин, — с горячностью произнес Вадим.

— Да? — скептически глянув на него снизу вверх, спросил Михалыч.

Прибежал с двадцатками Леха. Схватил кружки, пошел к автомату.

— Я вот даже Митрошку помню, — радостно сообщил Вадим.

— А кто же ее не помнит, поганую эту старуху, все ее помнят, змеюку подколодную, кляузницу чертову. И на вас жалобы писала, что ль?

— Было дело, — горестно покачал головой Вадим.

— Змеюка, — повторил Михалыч. — А сейчас честных людей обирает. Квартиру сдает, чуть ли и не по сотне в месяц.

— Для студентов дорого…

— Да не студентам. Тоже молодому какому-то, но не студенту. Белобрысый такой, статный.

Вадим выдохнул неслышно задержанный на секунду воздух.

— Она в четвертом доме, кажется, жила, да?

— В каком четвертом, седьмом. Аккурат и в седьмой квартире, раздери ее качель!

— Да-а, — протянул Вадим и от радости выпил целую кружку. Пошло везение, теперь только не упустить, попридержать его, хотя бы на некоторое время, хотя бы на сегодня, чтоб с Митрошкой этой не сорвалось ничего.

А потом они о пустяках болтали. Михалыч разошелся, вспоминать детство принялся, юность нелегкую, войну, заплакал, кружку выронил, разбил…