Лев Тахтаров - Волчий билет

– Во-первых. Люди всегда убивали друг друга. В борьбе за власть, за землю, за женщин, из мести, люди гибнут за металл в конце концов. А, главное – тот, кто больше всех убил, так или иначе, становился героем, его почитали, складывали легенды, им до сих пор стоят памятники.

– Во-вторых. Сама Святая Церковь санкционировала многочисленные убийства, хоть и считает это смертным грехом, взять хотя бы инквизицию и многочисленные крестовые походы. Да с именем Господа и Аллаха на устах истреблена, наверное, самая большая часть из всех убиенных за всю историю человечества.

– В-третьих. Взять природу, например, льва. Он же не виноват, что его таким создал Бог. Если он не будет убивать, на траве ему не выжить. Так же, он должен убивать других хищников, и себе подобных, чтобы защитить свой прайд, своих женщин и детей. Если он не смог этого сделать, другой лев заберет себе его львиц, а львят убьет, чтобы самки вновь начали спариваться и завести свое потомство.

– В-четвертых. Хотя достаточно….

Вот так, успокоив себя, я и уснул. Все, обратной дороги нет.

4. Последствия.

Я сидел дома и смотрел телевизор. Местные новости. Весь выпуск был посвящен кошмарному преступлению. Вчера, поздно вечером, в бане стадиона Динамо были зверски убиты шестнадцать человек, принадлежавших самой крупной преступной группировке города. Подробности не сообщались, известно лишь, что у всех огнестрельные ранения, кое у кого еще и перерезано горло. Далее имена и фамилии убитых.

Подождал местных новостей по другому каналу. То же самое. Собрался, у порога уже развернулся, вспомнил, как отец учил, присел на тумбочку, на дорожку.

Легче совершить поступок, чем пережить его последствия – вспомнил придуманный собой и сказанный уже Володе афоризм. Вздохнул, пошел.

Приехал к ОРБ на такси, заметил необычное оживление, машин много, люди бегают туда-сюда. Странно, подумал я, ведь в принципе, это отделение милиции, но почему нет ни одного человека в форме, как будто бизнес-центр какой-то. Только в наручниках заводят кого-то иногда. Зашел, сразу увидел дежурного, он один в форме в окошке за решеткой. Увидел в его глазах удивление, как будто мы знакомы, но встретились случайно, у черта на куличках.

– А, сам пришел? – спросил он и задумался.

Думает, к кому меня отправить, решил я и пошел на опережение.

– Я к Шумилову Николаю Семенычу.

– Что, с чистосердечным? – усмехнулся он, видимо, представляя, как он звонит подполковнику и докладывает, – Тут к вам Макеев с чистосердечным.

– Не дождетесь, – ответил я, как бы переводя разговор в глупую шутку.

– Ну-ну, – бросил он и взял трубку доложить обо мне.

Первый раз я видел Семеныча таким серьезным. И таким кратким.

– Хорошо, что сам пришел. Алиби есть?

– Нет.

– Плохо. Где был?

– Дома. Один.

– Ладно, сейчас придут опера, допросят, это их дело, гни свою линию, после поговорим, – и вышел.

И пришли опера. И допрашивали меня. И гнул я свою линию. Сказал, что весь вечер был дома, живу один, никто меня, к сожалению, не видел. На домашний телефон никто не звонил. Ни с кем из убитых я не общался, знаком был с некоторыми, но не более того. Подписал свои показания, они ушли.

Пришел Семеныч. Прочитал мои показания, кивнул. Стал спрашивать:

– Как жизнь?

– Нормально.

– Как родители? Знают, что ты здесь?

– Спасибо, хорошо. Нет не знают, ни к чему.

– Позвони, скажи задержишься на пару дней, – придвинул мне телефон, древний такой, с круговым набором.

– Они на даче, телефона нет. Да и не хватятся меня так быстро.

– Про Хохла узнал что-нибудь?

– Нет, – ответил я и занервничал, подумав – догадывается.

– И как мы теперь узнаем? Колоть-то теперь некого.

Я молчал. Старался просто молчать, но получилось, что красноречиво молчал, пожал только плечами еле заметно.

– Ладно, – Семеныч понял, что разговора у нас не получится и перешел к делу, – Закроем тебя на пару-тройку суток в КПЗ, бросим в пресса, но ты не очкуй, все будет ровно, тебя не тронут. Дернем пару раз на беседу, я или опера, потом гуляй смело, если не споткнешься, иначе никак, сам должен понимать.

Я кивнул. Он поднял трубку другого телефона, такого же древнего, но без набора номера. Односторонняя связь, подумал я, и для чего такая? Сразу пришел в голову Феликс Эдмундович Дзержинский, сидит в своем кабинете, а рядом полстола телефонов, один из них звонит, непонятно какой и он думает, как бы не перепутать.

– Забирай, – бросил «Жеглов» в трубку.