Михаил Черненок - При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь

В хорошем месте расположилось охотничье село Лисьи Норы. Со всех сторон — сибирская тайга со своими названиями: Мудринская, Соболиная, Бурундучья. Рядом с селом — река, а за ней опять таежная глухомань — Тунгусская. Тайга для лисьенорцев — что дом родной. Она их растила, кормила, а некоторых и хоронила.

Особенно богата дичью и зверем была Тунгусская тайга. По преданиям стариков, в ней кочевали енисейские тунгусы, среди которых шаманил некто Васька. Этот Васька был не только шаманом, но и ловким дельцом. Обирал тунгусов, выгодно сбывал меха рыскавшим по тайге купцам. Поговаривали даже, что он имел темные связи с заграничными торговцами, которых в то время в Сибири стало появляться довольно много. На этом Васька сколотил себе приличное состояние и неведомыми махинациями раздобыл гербовую бумагу с подписью самого томского губернатора, в которой значилось, что весь участок Тунгусской тайги переходит в его, Васькино, пользование.

С завистью смотрели лисьенорцы на тунгусские кедры. Пытались, как прежде, ходить туда на промысел, но редко кому удавалось вернуться с добычей. Только одного из лисьенорцев не трогал Васька — смелого и решительного промысловика Егора Иготкина.

Когда в Лисьи Норы пришел слух о революции, испугался Васька-шаман за свои владения, распустил среди охотников слух, что всех, кто пойдет в Тунгусскую тайгу, постигнет несчастье. Совсем приуныли лисьенорцы, только Егор Иготкин не побоялся Васькиных угроз. В первый же сезон после революции ушел он в Шамановы владения промышлять соболя. Ушел и не вернулся. Сильно уважали в Лисьих Норах Иготкина, поэтому самые лучшие охотники, несмотря на Васькины угрозы, ушли на поиски своего односельчанина. Через неделю принесли домой его застывшее, пробитое из самострела тело.

Не перенесла смерти любимого мужа жена Егора. Тоскуя, день и ночь ждала своего единственного сына Степана, который нес военную службу на далеком Балтийском море, но так и не дождалась.

Когда Степан Иготкин вернулся со службы, окна отцовского дома были заколочены, а лисьенорцы показали ему на сельском кладбище две припорошенные снегом могилки со свежими лиственничными крестами. Тяжело было Степану заходить в пустой родительский дом, поэтому и поселился он в небольшой избушке хорошего друга отца Гирманчи Темелькина, жившего вдвоем с дочерью, которую за добрый и отзывчивый характер односельчане называли ласково Дашуткой.

Старый остяк как мог успокаивал Степана. Вечерами, сидя у раскаленной докрасна железной печки, он чадил кривой трубкой и по-своему философствовал:

— Зачем, паря, шибко тоскуешь? Жизнь думать надо, в тайгу ходить надо. Самый крепкий лекарства — тайга…

Поддавшись уговорам старика, пошел Степан в тайгу. К вечеру вернулся усталый, но будто ослаб тяжелый обруч, давивший все последние дни сердце. Повеселел взгляд Степана, по-прежнему напружинились ослабшие было мускулы, и на следующий день он уже без лишних уговоров отправился на охоту.

Вечерней порой возвращаясь в село, увидел Степан свежую лыжню. Обрадованный близким присутствием человека, ускорил шаг, легко скользя лыжами по снегу. Задумавшись, забыл об окружающем и очнулся только тогда, когда чуть не уткнулся в спину идущей впереди девушки. От неожиданности даже вздрогнул. Чтобы сгладить невольное смущение, громко окликнул:

— Что тихо идешь?!

Девушка спокойно оглянулась, и Степан увидел ее лицо: порозовевшие от мороза смуглые щеки, алые, чуть припухшие губы, выбивающийся из-под платка завиток покрытых инеем волос и черные, как переспевшая смородина, глаза, смотревшие открыто и смело.

— Ты чья будешь? — удивленно спросил Степан.

— Темелькина, — строго ответила девушка и, уклоняясь в сторону, предложила: — Обходи, что ли, коль торопишься.

Но Степан и не думал обходить, вспомнил, как старик Темелькин рассказывал о своей дочери, промышлявшей в тайге не хуже опытных промысловиков. Последний раз Степан видел Дашутку Темелькину еще до службы и сейчас был поражен тому, как выросла она за эти годы, как похорошела.

— Стало быть, ты — Дашутка? — спросил Степан и, свернув с лыжни, пошел рядом.

— Стало быть, она, — ответила девушка, чуть-чуть улыбнулась и тут же добавила: — А вас, Степан Егорович, я сразу признала. Вернулись со службы, да?..

— Вернулся, — с внезапной радостью ответил Степан.

Доктора и время вылечивают самые тяжелые раны. Со временем затянулась и душевная рана Степана Иготкина. А доктором его стала Дашутка. Она заполнила в его душе ту пустоту, которая образовалась со смертью самых близких ему людей: отца и матери.