Ирина Градова: Клиническая ложь

Мономах машинально кивнул, как завороженный следя за руками Кац.

Ее руки, несмотря на возраст, не тронутые пигментными пятнами, были прекрасны. Тонкие запястья, длинные пальцы с коротко подстриженными ногтями красивой формы здорового натурально розового цвета – и никакого лакового покрытия.

Несмотря на то что правила гигиены для медработников не менялись, медсестры и врачи, даже оперирующие, стали позволять себе длинные ногти и маникюр с гель-лаком.

Мономах строго-настрого запретил своему среднему медперсоналу такую роскошь, чем поначалу вызвал массу недовольства, ведь девчонкам хотелось быть красивыми, даже нося белый халат (который, кстати, не обязательно должен быть белым, и против разноцветия медицинской одежды Мономах не возражал). Более того, он запретил сестрам ношение каблуков, «пересадив» их в туфли на плоской подошве и мотивируя свое решение тем, что на каблуках невозможно быстро передвигаться по коридорам. Кроме того, будучи ортопедом-травматологом, он отлично понимал, как сильно устает женская ножка, заточенная в узкую «лодочку», да еще и приподнятая над землей на восемь, а то и все двенадцать сантиметров. И про позвоночник забывать не стоит, ведь при таком перекосе тела он страдает больше всего!

– Была б его воля, он бы нас на ролики поставил! – мрачно цедила Татьяна Лагутина, самая вредная сестра в отделении. – Как в американском «Макдоналдсе»!

Игнорируя ворчание медсестричек, Мономах лишь посмеивался, приговаривая:

– Ничего, лет через двадцать скажете мне спасибо за то, что не стали пациентками нашего же отделения!

Для Суламифи Кац таких вопросов не стояло: она уже более сорока лет носила белоснежные, накрахмаленные до морозного хруста халаты, туфли без каблука и коротко подстриженные ногти, считая это нормальным и справедливым для человека, избравшего в качестве профессии медицину. В движениях нейрохирурга определенно крылась какая-то магия.

Вытащив из шкафчика большую деревянную коробку, она извлекла из нее холщовый мешочек, перевязанный бечевкой.

Размотав ее, высыпала в прозрачный стеклянный заварочный чайник все содержимое и сложила пустой мешочек обратно в коробку. Вода закипела, и Кац залила ею заварку.

Постепенно тесное помещение стал наполнять аромат трав и ягод, определить которые по отдельности Мономах ни за что бы не смог, но все вместе они создавали неповторимый букет.

Разлив чай по тонкостенным фарфоровым чашкам, которые нейрохирург хранила все в том же бездонном шкафчике, она поставила одну перед Мономахом и застыла в ожидании.

– Чудесно! – пробормотал он, пригубив горячий напиток. – Полагаю, просить рецепт так же бесполезно, как и в предыдущие разы?

– Вот что я вам скажу, Владимир Всеволодович, – проговорила Кац, присаживаясь напротив и обхватывая бока своей чашки ладонями. – Когда вы женитесь, я, так уж и быть, подарю вашей жене секрет моего чая!

– Когда я – что? Суламифь Моисеевна, я ведь уже был женат!

– Ну и что, люди постоянно наступают на одни и те же грабли! Уверяю вас, и вы не избежите этой участи: я просто диву даюсь, как это вас до сих пор никто не захомутал! Да, если вам, конечно, интересно мое мнение, Нелидова – не вариант.

– Что вы сказали? – оторопел Мономах.

– Бросьте, все знают! – отмахнулась нейрохирург. – Шашни в больнице – обычное дело, тем более что вы оба люди холостые и никому ничего не должны! Но я искренне надеюсь, что вы не рассматриваете нашу начальницу в качестве будущей супруги: она вам категорически не подходит!

Мономах никому не позволил бы разговаривать с собой в таком тоне – да никто бы и не посмел этого сделать, но Суламифь Кац – другое дело, поэтому он ничего не сказал и молча уткнулся в свою чашку.

Нейрохирург не отличалась щепетильностью и резала правду-матку в глаза, ничуть не смущаясь и не думая о том, что кого-то эта ее черта могла покоробить и даже оскорбить. Ее оправдывало то, что если уж она кого-то любила, то точно желала добра – в своей особой манере. И такие люди, зная ее, не обижались.

– Приходил человек из ГИБДД, – сказала Кац, неожиданно переводя разговор на другую тему.

– Зачем?

– Ну, парнишка же в аварию попал, помните?

– А-а… И что?

– Да ничего: он в реанимации, в сознание не приходил, так что поговорить с ним не представляется возможным. Не нравится мне это дело, ох не нравится! Гибэдэдэшник сказал, что личность паренька установить не удалось, так как при нем не оказалось документов.