Александр Щелоков - Крысы в городе

Они вели разговор легкий, казалось бы, дружеский, светский, но каждое слово, каждая фраза в нем были острой бритвой, вложенной в красивый пакетик.

— За себя я не боюсь. — Рыжов снова наполнил бокал. — Прекрасное вино, вы позволите? Меня пугает другое. Как бы вы не исчезли с моего горизонта. Умахнете за границу, и потом ищи-свищи.

— Зачем вы влезли в это дело?

— Разве следствие не моя работа?

— Ваша, конечно. Но вы за нее взялись слишком рьяно. С вами, насколько я знаю, беседовал на эту тему Кадулин. Почему вы ему не вняли?

— Даже это вы знаете?

— Почему нет? Неужели трудно понять, что изменилось в нашей жизни?

— Почему трудно? Насколько я понимаю, произошла криминальная перекройка власти.

— Это кривой, искаженный взгляд на действительность. Просто родилось новое энергичное общество, в котором будут править здравомыслящие умные люди. А вы по инерции служите старому строю, верите в его догмы. Пора, Рыжов, отряхнуть пыль с ушей. Прошло время, когда считалось, что труд — это владыка мира, а рабочий с молотком — хозяин земли. Теперь все встает на свои места. Над миром будет властвовать капитал. Править всем вокруг будут те, кто обладает деньгами. Чем больше денег, тем больше власти.

— Вы поражаете меня своим цинизмом. Кто бы ни правил миром — труд или капитал, в обществе должен существовать и работать закон.

— Конечно, но закон этот обязан служить капиталу.

— Допустим…

— Не надо допускать. Сейчас я вам кое-что покажу.

Калиновская встала и легкими шагами, вызывающе покачивая бедрами, вышла из столовой. Черные дорогие брюки, туго облегавшие ягодицы, соблазняюще поблескивали.

«Красивая, черт возьми, — подумал Рыжов еще раз, — и надо же…»

Впрочем, разве может красота свидетельствовать о доброте? По-своему красива и тигрица, а попади к ней в лапы… Кстати, Лайонелла — это что-то вроде львицы. Такая она и есть — красивая, безжалостная охотница…

Все время, пока Калиновская отсутствовала, Рыжов не сделал попытки подняться со стула. Он знал — даже в пустой комнате его свобода ограничена. Пытаться проверять, насколько длинен поводок, на который его посадили, не имело смысла.

Калиновская вернулась с красивой пластиковой папочкой в руках.

— Позвольте продолжить, господин Рыжов. Не обижайтесь, но меня просто смешит ваша вера в то, что закон может быть выше денег, выше реальной власти и что вы с дурацким Уголовным кодексом в кармане можете вершить справедливость, а деловые люди должны вас бояться. Неужели вам еще не стало ясно, что обвиненного в воровстве богатого человека — например, господина Мавроди — никто не может тащить в милицию или в прокуратуру? Сам народ, который он обобрал, сделать этого не позволит. Деньги, если желаете, решают все.

Она достала из папочки, которую принесла, бумажку с печатным текстом и подвинула к нему. Смотрите: «Уважаемая госпожа Калиновская». Рыжов бросил взгляд на подпись под текстом. Три закорючки на первый взгляд читались как слово «Ева», написанное латынью. Шрифт больше всего походил на иврит.

Внизу типографская надпись поясняла значение загогулин:

«Егор Гайдар».

— Это не призыв отдать голос за «Выбор России», — пояснила Калиновская. — Это прямое предложение купить у новой власти теплую должность.

Ее палец алым ногтем коснулся строки: «Если ваше участие в предвыборной кампании нашего блока превысит 500 млн. руб. — в этом случае все аспекты нашего содружества будут обсуждены нами индивидуально».

— Вы умеете читать между строк?

Рыжов брезгливо поморщился.

— Хотите меня удивить или испугать? Кстати, Гайдар — далеко не выбор России. И далеко не тот человек, которому можно вверять ее судьбу.

— Об этом можно поспорить…

Поначалу Рыжов не догадывался, что заставило Калиновскую начать странную дискуссию. И вдруг он понял — немногие сохранившиеся у нее остатки совести, должно быть, все же беспокоили ее, заставляли искать оправдание своему поведению, объяснять правомерность своих действий ссылками на какую-то новую мораль.

Попытки облагородить осуждаемые общественным сознанием дела, оправдать преступления, наполняя их неким великим смыслом, высшей целесообразностью, предпринимались людьми уже не раз.

Большевики для пополнения своей партийной казны грабили в России банки. На раннем этапе революционной истории это подавалось как подвиг партийных героев-боевиков. Позже о такого рода ограблениях перестали говорить и сделали все, чтобы люди забыли о прошлом.