Фред Варгас - Бесприютный

– Та вещь, которую описал наш трус кондитер, это были игральные кости, их подобрал убийца!

– Это я понял. Но с чего ты решил, что убийца играл на ковре в кости?

– Все из-за мухи, Марк, все из-за мухи! Бабки, кости, большой выигрыш, это излюбленные игры психов. Он играл, чтобы получить знак свыше, чтобы сделать убийство священным, чтобы обвести богов вокруг пальца, чтобы это принесло ему удачу.

– Шар удачи, – пробормотал Марк, – «который всегда спасает человека»… Значит… Ты думаешь, это Клеман?

– Я не знаю, Марк. Ты видел, как ловко он играет? Этот парень играет уже много лет. Совершенствует свое мастерство, как сказал бы Вандос.

Из столовой раздался радостный крик.

– Слышишь? – сказал Луи. – У него получилось. Ничего не говори, не показывай вида, не волнуй его.

Люсьен с грохотом открыл дверь.

– Тихо, – предупредил его Марк.

– Что это вы в темноте стоите? – спросил Люсьен.

Марк отвел его в сторону, а Луи вернулся в столовую.

– Идем, – позвал он Матиаса.

Клеман с улыбкой протягивал кости Марте, на лбу у него выступила испарина.

Жюли Лакез возвращалась к себе, в дом номер пять по улице Кометы в Седьмом округе Парижа.

Тяжело отдуваясь, бросила на кухне три сумки с продуктами, разулась и упала на диванчик, утомленная восьмичасовой работой за компьютером. Она долго сидела не шевелясь, соображая, как бы отвертеться от корпоративного ужина в пятницу. Потом закрыла глаза. Завтра суббота, можно побездельничать. В воскресенье утром тоже. А после обеда сводить Робина в кукольный театр. «Марионетки забавляют детей и умников».

В восемь часов она поставила ужин в духовку, потом долго болтала по телефону с матерью. В половине девятого поставила телефон на автоответчик и открыла окно, выходившее в маленький дворик на первом этаже, чтобы выветрить запах подгоревшей еды. Без четверти девять она сидела с тарелкой в кресле у телевизора спиной к окну и смотрела фильм, повторяли «Пятьдесят пять дней в Пекине». Жюли старалась соскрести подгорелую корку. Дул свежий ветерок, на свет летели насекомые, бестолково путаясь у нее в волосах.

Марк, Люсьен и Матиас расстались в метро, и каждый пошел своей дорогой. В этот вечер Луи сторожил в компании с Матиасом на улице Солнца. Накануне они засомневались в правильности выбранных улиц, перечитали стихи, посмотрели карту Парижа и утвердились в своем решении. Люсьен по-прежнему склонялся к улице Луны, исходя из того, что луну можно назвать ночным светилом, то есть Черным Солнцем, потому что она освещает ночь. Луи был с ним согласен, но Марк сомневался. Луна, замечал он, светит отраженным светом, это мертвая планета, а значит, противоположная солнцу. Люсьен не слушал никаких возражений. Луна светит – и точка. И лучшей кандидатуры на роль Черного Солнца не найти.

Всю дорогу в метро Марк читал стихи, вывешенные в глубине вагона, маленькую зарисовку о снопах пшеницы, и не нашел в них ни малейшего намека на собственную судьбу. Ему неприятно было вспоминать то, что Луи сказал о металлических игральных костях. Скорее всего, Немец был прав, и Марка это огорчало. Потому что тогда все оборачивалось против Клемана. Его страсть к игре, редкая привычка играть в кости, пять кубиков, которые он таскал в рюкзаке, то, как ловко он с ними управлялся, его легковерный ум и суеверие, не считая прочих железных улик, о которых они вот уже десять дней старались не вспоминать.

Марк сделал пересадку. Он привязался к этому дураку, и ему было его жаль. Но кто мог подтвердить, что он и правда был дураком? И что, в конце концов, значит – быть дураком? На свой лад Клеман был не лишен утонченности. И многого другого. Он был музыкантом. Он был способным и внимательным. Меньше чем за два дня он освоил премудрость склеивания кусков кремния, а это уже кое-что. Но он никогда не слышал этих стихов, как уверял Люсьен. А что, если Клеман был настолько ловок, что сумел перехитрить Люсьена?

Марк вошел в вагон и остался стоять, держась за поручень, за который за день цеплялись три тысячи пассажиров, чтобы не упасть и не расквасить нос. Интересно, подумал Марк, почему в вагонах больше нет двойных стояков? Но это было бы слишком.

Два стояка.

Два игрока в кости.

Клеман и кто-то еще. Почему бы и нет? В конце концов, Клеман не один на белом свете. Может быть, в Париже живут тысячи игроков в кости.

Нет, конечно, не тысячи. Это старая игра, она давно вышла из моды. Но Марку нужны были не тысячи игроков, а всего двое, Клеман и еще один. Марк нахмурился. Секатор? Мог ли Секатор играть в кости? В сумке у него не было костей, в хижине тоже, но разве это что-то доказывает? А старый мерзавец Клермон?