— У киоска с мороженым. Возьми, говорит, и неси сюда. Я, говорит, от бабы сбег, она меня там дожидает.
— Снегирев, у вас высшее гуманитарное образование. Давайте разговаривать нормально.
— Пожалуйста. Полагаете, так для вас лучше?
— Мы знаем, с вами вел переговоры человек из Казахстана, которому не удалось встретиться с покупателем по кличке дядя Миша. Знаем, что никакого рыжеватого в клеточку не было!
— Откуда вы можете знать?
— Я вас сам вел от Беговой до камеры хранения! — взрывается Томин. — Квитанцию взяли в телефонной будке на Красносельской улице!
— Как все-таки приятно, что у нас не буржуазная демократия, — мечтательным тоном произносит Снегирев. — Это у них там полицейский поднял руку в суде: клянусь, мол, — и присяжные ему верят. А у нас кому ваши байки нужны? Мало ли что менты наболтают, наш закон плевать на вас хотел! Обвинение надо доказывать, — оборачивается он к Знаменскому.
— В следующий раз сказкой не отделаетесь. До встречи. Подпиши ему пропуск, — говорит Пал Палыч Томину.
Поздний вечер. Широкая пустынная улица. Неподалеку от перехода стоит машина с работающим двигателем. В ней «мальчики» Хомутовой.
От светящейся вывески гостиницы идет одинокий прохожий. Сходит с тротуара на проезжую часть, чтобы пересечь улицу.
— Вот он! — говорят в машине, она рвет с места и мчится на прохожего.
В последний миг тот оборачивается, видно молодое лицо и в беззвучном крике раскрытый рот.
Рука Хомутовой вычеркивает на схеме намеченный в прошлый раз кружок.
— Чисто прошло? — спрашивает она, всегда приветливая со своими.
— Все путем.
Она отпирает сейф, выплачивает деньги.
Утро. Проводница собирает стаканы из-под чая. Коваль с полотенцем через плечо скрывается в туалете. Его спутники, как всегда, поблизости.
Ардабьев у окна.
— Покурим? — говорил он, завидя направляющегося назад Коваля.
Коваль бросает полотенце в купе.
— Не курю.
Ардабьев прячет сигареты.
— Подъезжаем… даже не верится…
— Как зовут вашу жену?
— Вероника. Вера. Ника.
Ковалю просто хотелось напоследок увидеть игру счастья на этом лице, но ответ задевает и в нем самом что-то дорогое.
Помолчав, спрашивает:
— Пока были вместе, она не имела той цены. Верно?
Ардабьев поражен.
— Да… А теперь… Будто вчера влюбился! — признается он.
Между тем пассажиры спешно собирают вещи. За Коваля это делает один из спутников. Второй уже который раз изучает расписание на стене. Ардабьевский тощий рюкзачок давно готов.
Вечно напевающее поездное радио умолкает. Бодрый голос объявляет: «Товарищи пассажиры, наш поезд прибывает в столицу нашей Родины — город-герой Москву. Обслуживающая вас бригада желает вам всего доброго!»
За окном медленно-медленно тянется перрон.
Коваль на отрывном листочке блокнота пишет для Ардабьева телефон.
— Если что не заладится — звоните. Скажите, попутчик из Хабаровска, я предупрежу.
Парни за спиной Коваля встревожено и вопросительно переглядываются.
— Спасибо, но… — Ардабьеву неловко.
— У меня есть возможности, — Коваль сует листок в карман пиджака Ардабьева. — Желаю удачи!
Переглядка парней кончается тем, что один из них изображает хватательное движение.
И Коваль направляется к выходу, предводительствуемый первым парнем, раздвигающим пассажиров, вылезших в коридор с узлами и корзинами. Второй задерживается около Ардабьева.
— Извиняюсь! — извлекает записку Коваля, забирает себе.
На перроне Коваля встречает Хомутова. Деловое рукопожатие, кивок мальчикам…
— Как съездил?
— На поезде, — отвечает Коваль, и Хомутова понимает: недоволен.
Все четверо устремляются к вокзалу и дальше на улицу, «мальчики» по-прежнему впереди и сзади.
Возле машин Хомутова спрашивает:
— В контору?
— Сначала к маме. Надоели мне твои псы.
— Заменю.
«Мальчики» понимают ее с полувзгляда. Те, что сопровождали Коваля в поезде, усаживаются к Хомутовой, а прибывшие с ней занимают их место подле Коваля.
Хомутова первой успевает к воротам кладбища и покупает ворох цветов, пока Коваль паркуется.
— Люба, это подхалимаж. Мама любила три цветка, — он выдергивает из букета три цветка и уходит внутрь.
В это время «мальчики» передают Хомутовой ту записку с номером телефона, которую Коваль оставил Ардабьеву.
— Да вы сбрендили! — ахает Хомутова. — Вы должны Олега Иваныча охранять! А не решать, что ему можно, а что нельзя! Не ваше собачье дело!
Читать дальше