Владимир Колычев - Пацаны, не стреляйте друг в друга

– Зачем пришел? – удивленно глянул на него Панфилов.

– За извинениями, – нахально ответил Грецкий. – Ты, лейтенант, арестовал меня незаконно, ночь в КПЗ продержал...

Нетрудно было догадаться, кто сподобил его на такие суждения. Мамаша родная постаралась. Мрачный, как снеговая туча, Марк медленно поднялся со своего стула, грозно сверкнул глазами, в ураганном порыве резко шагнул к дверям. Грецкий не выдержал психологического натиска, испуганно подался назад.

– А ну пошел отсюда, выродок!

Антона как ветром сдуло. Но Марк не чувствовал себя победителем. На душе остался неприятный осадок.

Комфортабельностью в новом опорном пункте отличались все номера, в том числе и для незваных гостей. На втором этаже номера общежития, а на первом – камера для задержанных.

Стены в огнеупорном пластике, водостойкий ламинат на полу, зарешеченное окно закрыто бытовыми жалюзи, кушетка из мягкого кожзама, унитаз с исправной системой слива, умывальник, хорошая вентиляция, радиоточка. Никакого сравнения с тем закутком без окон в старом опорном пункте. Но и там побывал Грецкий, и здесь до сих пор находится.

Марк Илларионович понимал, что перегнул палку с его задержанием, но угрызения совести его не мучили. Лишь к третьему часу пополудни созрел он для того, чтобы освободить грубияна. Зашел к нему в камеру, а там сонное царство. Сморило похмельного Антона после нехитрого обеда за казенный счет. Спит без задних ног, храпит в обе ноздри.

– Зона, подъем! – гаркнул Панфилов.

Грецкий сначала вскочил на ноги, а затем только сообразил, что произошло.

– Хватит дрыхнуть, баклан! С вещами на выход. Документы, деньги, ключи получишь у дежурного.

– Ты хоть понимаешь, мент, что я этого так просто не оставлю! Пора положить конец ментовскому беспределу!

– Бойко говоришь, масштабно, – усмехнулся Марк Илларионович. – Почему ты еще не депутат?

– Всему свое время!.. А ты мне за все ответишь!

– Я тебе, может, жизнь спас. Разбился бы спьяну к чертовой матери. Знаешь, как это бывает...

– Тебе лучше это знать, – криво усмехнулся Грецкий.

– Знаю... Чудом тогда выжил...

– Ничего, я тебя похороню. Морально. Вышвырнут тебя с работы, вот увидишь... Я за все с тебя спрошу! И за Настю! И за то, что в каталажке меня всю ночь держал!

Панфилов стал мрачнее черного могильного холма. И так посмотрел на Грецкого, что с того мигом слетела вся его дешевая спесь.

– О Насте ни слова!

Он не хотел говорить о святом с этим дурным человеком.

Марку приходилось целоваться с девушками, но до него туго доходило, в чем прелесть этого священнодейства. Ну мило, ну приятно, ну неплохо как прелюдия перед более важным этапом в любовном пассаже. Он посмеивался над теми влюбленными, что не стеснялись целоваться прямо на улице, на виду у всех. Считал, что это дешевая рисовка, способ выделиться из толпы, не более того.

Но сейчас его мнение изменилось в корне. Он готов был целоваться с Настей дни и ночи напролет – хоть на людях, хоть втайне от всех. Целовалась она неумело, но сколько упоительной сладости в ее устах, сколько волнующей неги... Это было какое-то волшебство, чудо, которое хотелось растянуть до бесконечности...

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказал он, с трудом оторвавшись от ее губ, сочных и припухших от долгих поцелуев.

– А как же мне дальше учиться? – с милой укоризной глянула на него Настя. – У нас же только восьмилетка... Да и профессию получать надо. На бухгалтера учиться буду. Разве ж это плохо?

Она собиралась поступать в тот самый агротехнический техникум, в котором уже учился Антон Грецкий.

– Учиться всегда хорошо. Вопрос – с кем.

– С кем?

– А то ты не знаешь?

– Марк, ну как ты можешь! – возмутилась Настя. – Мне этот придурок и даром не нужен! Я в его сторону даже смотреть не стану... Да и он меня боится. То есть тебя...

– Боится не боится, а в город его отец возит. И на выходные привозит.

– И что?

– Ты с ними ездить будешь. И в одном общежитии с ним жить будешь.

Марк уже знал, что Курмановы стали вдруг дружить семьями с Грецкими. Настя Антона на дух не переносила, но их матери души друг в друге не чаяли.

– Ну и что?

– Как будто я не знаю, что вас женить хотят.

– Хотят, – не стала отрицать Настя. – Но это глупо. Сейчас не домострой, и я вовсе не обязана идти у родителей на поводу. У них своя голова, у меня своя... Не хочу я замуж за Грецкого...

– А за меня?

– Не скажу, – весело улыбнулась она. – Сейчас не скажу. Но как только сделаешь мне предложение, так сразу и узнаешь, хочу я за тебя или нет.