Наталья Александрова - Украденное воскресенье

— Это не сон, — сказала я медведю, — теперь я вспомнила, все так и было на самом деле.

Не знаю, может быть, повлияло количество выпитого, но я теперь точно помню, что, когда пришла в квартиру Вадима, он был уже мертв.

— Понимаешь, Кирилл, это значительно меняет дело. — Я внимательно посмотрела на медведя.

Его подарили Аське Галка с Серегой на прошлый день рождения. Медведь был большой, светло‑бежевый, в клетчатых штанишках. Аське медведь очень нравился, но мы никак не могли подобрать ему имя. А сейчас, мне кажется, я нашла подходящий вариант — по‑моему, медведю очень понравилось имя Кирилл. Я почесала его за ухом и щелкнула по носу.

— Так вот, завтра прямо с утра я пойду к твоему тезке и скажу ему, что если он мне не расскажет немедленно и подробно, чем он занимается, то я иду в милицию и полностью раскалываюсь. Вадима я не убивала, а на детальное мне плевать. Пускай они защищают меня и моего ребенка, им, в конце концов, за это деньги платят.

С этими мыслями я заснула, выгнав медведя с дивана, теперь мне почему‑то показалось неприличным спать с ним в одной постели.

Я встала очень рано, по звонку будильника, привела себя в порядок, надела черный свитер и брюки, потому что на улице было пасмурно и ветрено, утепленную куртку, чтобы не застудить шею, и отправилась прямо к Кириллу, собранная и решительная. Однако дома его не оказалось, во всяком случае, на звонок мне никто не открыл. Спит он или дома не ночует? Я грохнула в дверь кулаком.

— А он уже ушел! — ехидно высказалась выходящая из парадной нахалка лет двенадцати с ранцем.

Похоже, в этом доме, как в деревне, от людей ничего не скроешь. Куда его понесло в такую рань, ведь еще только полдевятого! То целыми днями дома, то с утра пораньше куда‑то усвистал. Странный тип!

Я вышла на Зверинскую и посмотрела по сторонам. Вдалеке у зоопарка мелькнул черный пушистый хвост. Что‑то знакомое, да это же Цезарь собственной персоной! Его роскошная шуба и меланхолический вид. А рядом с ним, конечно, Кирилл. Я уже хотела было ускорить шаг и окликнуть Кирилла, как вдруг заметила, как чуть поодаль, примерно между мной и Кириллом, по улице идет маленький старичок, естественно Карамазов, кому же еще и быть. Как только я иду к Кириллу, так он тут как тут. Однако Карамазов вел себя как‑то странно. Кирилла и Цезаря он, конечно, видел, но не подходил к ним, держался поодаль и даже делал все, чтобы Кирилл его не заметил. Со стороны не было заметно, что Карамазов за ними следит, но я‑то шла сзади и видела, как он замедляет шаг и даже один раз спрятался за водосточную трубу, когда Кирилл случайно обернулся. Неужели этот охламон Цезарь не чувствует слежки, ведь он хорошо знает Карамазова! Куда там, выступает медленно с выражением глубочайшего презрения на морде. Правда, морду я его не видела, но не сомневалась, что это так. На Кронверкском Кирилл потянул Цезаря к дому Марии Михайловны, а я заколебалась. Если сейчас побежать за Кириллом, то увидит Карамазов, мне почему‑то этого не хотелось. С другой стороны, зачем он следит за ними? Я быстро обогнула дом, забежала вперед и выскочила на улицу прямо перед Карамазовым. Мы столкнулись с ним нос к носу, и это было для него так неожиданно, что он еле‑еле успел придать своему лицу приветливое выражение, а до этого выражение у него было озабоченное.

— Здравствуйте, милая Танечка! — громко обрадовался Карамазов. — Какими судьбами в наш район?

— Да вот, искала Кирилла, думала, что он с собакой гуляет, да не нашла. А вы его не видели?

— Нет, сегодня не встречал, уж простите, — поспешно ответил Карамазов.

Врет и не краснеет! Но только зачем ему это нужно? Я посмотрела на него повнимательнее и вдруг увидела его другими глазами, как будто его осветил яркий беспощадный свет. Он был весь не такой, каким хотел казаться, он весь был насквозь фальшивый. Он старался выглядеть беспомощным глубоким стариком, однако я не раз замечала, как легко и быстро он ходит, как свободно двигается. Его старомодные обороты речи производили впечатление театральных реплик. Они звучали искусственно, как сценические монологи старых актеров, воспитанных по системе Станиславского.

И все было в нем таким же нарочитым: его детский костюмчик, его маленькие ручки, выглядывающие из крахмальных манжет, его палочка — небольшая деревянная резная трость с надетой внизу маленькой резиновой галошкой.

Да начать даже с его профессии. Он постоянно повторял: «У нас в Эрмитаже, у нас в Эрмитаже…», так что у собеседника возникало впечатление, что он, как минимум, научный сотрудник музея, но я‑то теперь знала, кем он там работает. Может быть, именно из‑за противоречия между его постоянными упоминаниями Эрмитажа и вульгарностью его истинной профессии у меня сложилось ощущение его фальшивости? Спору нет, у нас всякая профессия нужна, но все же тут было все не просто… Нет, я видела Карамазова как бы со стороны и не сомневалась: он не тот, кем хочет казаться. Вовсе он не скромный непрактичный интеллигентный старичок, а жесткий, умный, циничный, прекрасно знающий, чего он хочет, и на все готовый ради осуществления своих целей человек. Такой человек ничего не делает случайно…