Татьяна Гармаш-Роффе - Голая королева

– И вам захотелось выступить в роли принца?

– Признаться, да. Захотелось.

– Облагодетельствовать?

– Это плохо?

– Собственно… Нет, почему же… Только это не совсем то же самое, что любовь с первого взгляда.

– Намек? – нетрезво усмехнулся Алекс.

Кис сделал удивленные глаза:

– Помилуйте, какой намек?

– Вот какой: мол, этот жест я для себя сделал, свое тщеславие потешил. А хоть бы и так! Любовь для других только у святых бывает. Мы все любим для себя. Вы не согласны?

Кис спорить не стал. «Романтическая история! – мысленно проворчал он. – И чего тут романтического? Выбрал подходящую кандидатуру на вакантное место жены – вот и вся романтика!»

– Короче, – продолжил Мурашов, не дожидаясь ответа, – две недели я врал про командировки, а когда врать стало уже невозможно – она нервничала, что упустит место, – я ей предложил выходить за меня замуж. Она согласилась. Вот и все, собственно. О том, что я – это и есть ее потенциальный работодатель, она узнала только перед нашей свадьбой.

– Она не обиделась на вашу уловку?

– Нет, смеялась.

– Эта фотография… Я могу ее взять? Или другую какую-нибудь, где она хорошо видна…

– Я вам дам. Другую.

Александр снова налил себе коньяку и предложил жестом Кису. Тот отказался.

– Вам тоже не стоит, – сказал Кис. – Вам нужно поспать немного. Вы ведь на работу должны идти, не так ли?

Мурашов помотал головой и выпил свой коньяк залпом.

– Нет, – он поставил рюмку на стол со стуком, – я никуда не пойду. Я буду звонка ждать. От вымогателей.

– Боюсь, что вы его не дождетесь… Так вы мне ничего не можете рассказать о прошлой жизни вашей жены?

– Нет.

– Послушайте, Мурашов, если вы что-то скрываете… Вы хотите, чтобы я нашел вашу жену или нет?

– Незадолго до свадьбы я ее спросил: «Ты хочешь мне что-нибудь рассказать о своем прошлом?» Она задумалась. А потом говорит: «Нет». Ну, я больше спрашивать не стал. Я находил это неприличным.

Ну да, у«ангелов» биографию не спрашивают! Да только была ли ангелом Алина Дементьева, вот что интересно!

– Вот как? – сухо спросил Кис. – А если бы оказалось, что она преступница, только из тюрьмы вышла?

– Я в это никогда не поверю. Что в ее короткой жизни могло быть? Разве что мелкие грехи, которые есть у каждого. А я, знаете ли, не любитель копаться в…

Александр замолчал, не закончив фразу, и внимательно взглянул на Киса.

– Скажите, вы испытываете ко мне неприязнь?

Кис растерялся. Это была правда.

Он не любил таких: квартира – в наследство, дача – в наследство, связи, которые практически все определяют в успехе дел, – в наследство, даже приятная наружность, которая так нравится женщинам, – и та в наследство! Манеры и образование – тоже родительский капитал, а что ты сам-то? Жизнь – как розовый надушенный платочек, а чуть столкнулся с ее неприглядной стороной – и в кусты: не верю! Он и жену-то свою как следует не расспросил, кто она да что! Демократизм? Деликатность? Как бы не так: просто боялся узнать что-нибудь нерозовое, ненадушенное. А оно там есть, носом чую! – злился Алексей. Ангел ему, видите ли, занадобился вместо жены! Да только ангелы не сбегают от мужей по ночам…

– Это необходимо обсуждать? – ответил он сухо вопросом на вопрос.

Мурашов подумал.

– Ну что ж, это род ответа, – произнес наконец Алекс. – Вам это не помешает работать?

И Кис с изумлением почувствовал, что краснеет.

Ее разбудил звук ключа, повернувшегося в замке. В окно пробивался яркий утренний свет. На лестнице стоял Филипп и смотрел на нее.

– Вставай, – негромко сказал он, когда их глаза встретились.

Аля послушно встала. Ей было холодно.

– Пойди умойся.

Избегая его взгляда, Аля спустилась. «Удобства» были во дворе. Филипп молча выпустил ее из дома и двинулся за ней. Не доходя до туалета, Аля обернулась:

– А в туалете дверь можно закрыть? Или ты боишься, что я сбегу через выгребную яму?

Он не улыбнулся на дерзкую шутку и ничего не ответил.

Проводив Алю обратно в дом, он показал ей умывальник в закутке возле кухни.

Она пустила холодную воду – другой не было – и подставила под нее свои ледяные руки. Ее бил озноб.

Выйдя из кухни, Аля притаилась в маленьком сумрачном коридорчике, разглядывая Филиппа – он был ей хорошо виден на солнечном свету, заливавшем большую комнату. Он все так же, как и четыре года назад, носил длинные волосы, схваченные в хвост на спине, но теперь его льняные волосы потемнели, подернулись пеплом, стали жестче; жестче стали и черты его лица. Голубые глаза его, напротив, будто выцвели, сделались совсем светлыми и непрозрачными. Его рот, мягкий и безвольный детский рот, рот сластены и неуправляемого шалуна, по-прежнему контрастировал с тяжелым суровым подбородком, в котором давала себя знать примесь эстонской крови. За эти четыре года он возмужал, раздался в плечах и вроде даже вырос. Он был в шортах, в черной майке без рукавов, под его бронзово-красной, обожженной первым загаром кожей, покрытой густыми светлыми волосками, ходили мускулы, которые он явно выставлял напоказ.